Ралли Родина. Остров каторги

– Давай ты пока писать не будешь, – вдруг предложил Альберт, – что тут осталось ехать, в конце-то концов? А твой дневник пока у меня полежит. У меня-то он его искать вряд ли будет.

– Уверен, что хочешь мою гранату в своем рюкзаке таскать? – спросил Привезенцев, покосившись в сторону друга.

– Уверен, Владимир Андреевич.

– Ну, если уверен, то спасибо тебе, старый друг, за предложение, но я пока не готов его отдать.

– Ну, как знаешь.

Привезенцев протянул журналисту руку, и тот охотно ее пожал. Глядя в глаза Альберта, режиссер думал, что все равно будет какое-то время в глубине души подозревать неладное, несмотря на любые заверения товарища.

«Человек предать может, партия – нет… но если выбирать между Рожковым и Альбертом, то второй мне, конечно же, куда ближе…»

– Пойдем спать, – сказал Владимир Андреевич.

Он мог лишь надеяться, что голос его звучит спокойно, как обычно.

Альберт кивнул, и они устремились прочь от того места, где ветер играл с крупицами правды, обращенными в пепел ненасытным красным огнем.

«Все-таки не зря советский флаг и огонь одного цвета».

* * *

1890

– Ландсберг, – объявил доктор, глядя в окно.

Чехов удивленно вскинул бровь. Он не собирался сейчас принимать гостей: до отплытия оставались считанные дни, и все свободное время Антон Павлович тратил на то, что «подбирал хвосты», надеясь ничего не упустить.

«Но не могу же я отказать в общении Карлу Христофоровичу? – подумал Чехов. – После всего, что он для меня сделал… Это было бы категорически неправильно».

Недавняя встреча с Кононовичем прошла непросто, но иного Антон Палович и не ждал: начальник острова всячески уговаривал Чехова замять дело с покойным Николаем, но литератор так и не сказал однозначно, как поступит. Такой ответ явно не понравился генералу, но он, скрепя сердце, признал, что писатель волен действовать, как считает нужным.

И вот – Ландсберг, явно по тому же вопросу.

– Впустите? – спросил Чехов.

– Куда ж я денусь? – привычно ухмыльнулся Толмачев и пошел открывать.

Заскрипели старые петли.

– Доброго дня, старина, – донесся из сеней до боли знакомый голос. – Антон Павлович дома?

– Дома-дома, – подтвердил доктор. – Проходи, он тебя уже ждет.

Шаги гулким эхом разносились по дому, покуда Толмачев и Ландсберг, шли в комнату к Чехову. Литератор отодвинул в сторону свой дневник и, положив руки на стол, сплел пальцы рук. В такой позе и встретил ссыльного инженера.

– Здравствуйте, Антон Павлович, – с легкой улыбкой поприветствовал Чехова Ландсберг, входя в комнату и останавливаясь сразу за порогом. – Слышал, вы скоро нас собираетесь покинуть?

– Это так, – подтвердил литератор. – Следующим вторником уплываю кораблем «Петербург» обратно на материк.

– Мечта многих, кто здесь находится, – сказал Карл Христофорович, и в голосе его была еле различимая, но неподдельная грусть. – Впрочем, я не за тем пришел, чтобы вам завидовать. Скажите, можем мы с вами переговорить наедине?

При этом Ландсберг покосился в сторону доктора, и тот, поняв намек, живо выпалил:

– Говорите, конечно! А я пойду прогуляюсь – все равно собирался.

– Ну, тебе совершенно не обязательно уходить из дому, – немного смутившись, заметил Ландсберг.

– Даже не обсуждается, – отрезал Толмачев и пошел обратно в сени – одеваться.

– Какой же он порой бывает упертый, – проводив его взглядом, произнес Ландсберг с усмешкой.

Он прошел к столу и уселся на свободный табурет – прямо напротив литератора.

– Не без этого, – признал Чехов. – Насколько я знаю, эта упертость в итоге стоила ему должности?

– Именно так… но, надеюсь, я смогу убедить Кононовича, чтобы его обратно приняли.

– Думаете, согласится? Он-то не хуже вашего Петра Семеновича знает.

– Ну вот потому-то и согласится – поскольку знает, что таких хороших докторов на всем острове раз, два и обчелся. Вам ли не знать, как важно образование для врача? А если иначе рассуждать, если увольнять толкового доктора только за не в меру длинный язык, то можно в итоге до шаманов айновских докатиться и на колдовство разное надеяться, а не на лечение…

Он говорил все тише и тише, пока не смолк совсем, и Чехов понял, что Карл Христофорович просто всячески пытается отодвинуть начало настоящего разговора – того, из-за которого инженер на самом деле пришел. Видно, тема была не слишком для Ландсберга приятна, но при этом он не мог не поделиться ею с литератором.

– Вы, кажется, о чем-то хотели поговорить, Карл Христофорович? – будто невзначай напомнил Чехов.

– Да-да, совершенно верно… – пробормотал Ландсберг, рассматривая носы своих потрепанных коричневых сапог. – Хотел…

Он позволил себе небольшую паузу – обдумывал, видимо, с чего лучше начать – после чего прочистил горло и произнес:

– Скажу без утайки, поскольку, кто бы что ни говорил про меня, я всегда был человеком прямым и честным – очень прикипел я к вам душой, Антон Павлович, за то время, что мы с вами общаемся. Замечательный вы человек, во всех смыслах.

Чехов такого откровенного признания не ожидал, а потому немного растерялся и неуверенно сказал:

– Благодарю, Карл Христофорович. Я… безмерно польщен, что произвел такое впечатление.