Никки почти всегда просыпалась раньше Элли. Когда девочка кончала завтракать, начинался второй этап ежедневного распорядка. Иногда Никки играла с Арчи, но большую часть утра проводила за занятиями. Учителей у нее было трое. Никки уже чуточку читала, складывала и вычитала, дед рассказывал ей о науке и природе. Арчи учил ее морали и этике. Она выучила алфавит октопауков и несколько простых фраз. Цветовой язык легко давался Никки; взрослые объясняли это и ее измененной наследственностью, и природным умом.
— Во время учебы наша молодежь тратит много времени на обсуждение и интерпретацию примеров, иллюстрирующих ключевые моральные проблемы, — заметил Арчи, когда однажды утром речь зашла об образовании и воспитании.
— Выбираются совершенно реальные ситуации, хотя факты могут быть слегка изменены, чтобы подчеркнуть смысл… молодые октопауки должны определить приемлемость той или иной возможной реакции. Они делают это в открытой дискуссии.
— Так делается для того, чтобы как можно раньше ознакомить молодежь с концепцией оптимизации? — спросил Ричард.
— Не совсем, — ответил Арчи. — Мы пытаемся подготовить молодых к жизни, к взаимодействию с другими личностями, научить их самостоятельно выбирать поступки. Подрастающие октопауки должны выработать на этих занятиях собственную систему ценностей. Мы считаем, что знания не существуют в вакууме и, лишь сделавшись частью образа жизни, приобретают истинно глубокий смысл…
Арчи ставил перед Никки простые, но острые этические проблемы. Такие основные понятия, как ложь, честность, предубеждения и эгоизм, были изучены в течение первых восьми уроков. Разбираясь в ситуациях, девочка часто ссылалась на примеры из собственной жизни.
— Галилей всегда говорит и ведет себя так, чтобы показать, какой он самостоятельный, — однажды во время урока заметила Никки, обнаруживая понимание фундаментальной основы, о которой шла речь в тот день. — Его желания для него важнее всего остального. Кеплер другой, когда мы с ним, я никогда не плачу…
После обеда Никки спала. Тем временем Ричард, Элли и Арчи беседовали о сходствах и различиях в жизни обоих видов.
— Если я поняла правильно, — проговорила Элли однажды после оживленной беседы о том, как разумные и чувствительные создания должны реагировать на членов общества, позволяющих себе антисоциальное поведение, — обычаи октопауков куда менее терпимы, чем у нас… Безусловно, в вашем обществе существует предпочтительный образ жизни. И октопауки, которые не принимают его, делаются изгоями; им запрещается участвовать во многих сферах деятельности, их терминируют после более короткой жизни…
— В нашем обществе, — ответил Арчи, — нетрудно понять приемлемое: у нас нет той путаницы, что у вас.
В подвале Арчи держался не столь уклончиво и ненавязчиво, как бывало иногда в Изумрудном городе. Он рассказывал людям обо всех аспектах цивилизации октопауков, словно бы общее дело, которое ему надлежало исполнить вместе с людьми, каким-то образом освободило его от прежних ограничений. Стремился ли Арчи откровенностью переубедить землян, которые, несомненно, следили за разговорами в подвале? Быть может. Однако люди Накамуры могли понять лишь часть разговоров, поскольку не знали цветового языка октопауков. Нет, просто Арчи, наверное, лучше любого из людей понимал, что его «ждет неизбежная смерть, и хотел провести свои последние дни со смыслом.
Как-то ночью, прежде чем Элли и Ричард легли, Арчи сказал им, что у него возник личный вопрос.
— Не хочу пугать вас, — проговорил октопаук, — но я израсходовал почти весь запас баррикана, который хранился в моем приемном буфере. Если мы задержимся здесь дольше и действие баррикана закончится, мой организм, как вы знаете, вступит в стадию полового созревания. В соответствии с нашими представлениями я стану агрессивным и жадным… остается только надеяться, что не слишком.
— Не будем беспокоиться заранее, — усмехнулся Ричард. — Мне не раз приводилось иметь дело с подростками, и я не сомневаюсь, что смогу справиться с октопауком, у которого испортился характер.