Рама II. Сад Рамы. Рама явленный

— Папа сослал Микеля в монастырь в Тоскану, — продолжал аудиогид. — Там-то и случилось окончательное его преображение. На восьмом панно было представлено явление Господа св. Микелю в уединении его. По словам святого, Господь дважды обратился к нему — первый раз из грозового облака в самый разгар бушевания стихий, и позже — когда по небу пролегла великолепная радуга. В ту долгую неистовую грозу, покрывая раскаты грома. Господь рек с неба новый „Закон Бытия“, который Микель открыл миру на утренней пасхальной службе на берегу озера Больсена. Во время второго явления Господь объявил святому, что слово Его достигнет концов радуги и что Он пошлет верным знак во время пасхальной мессы. Самое знаменитое чудо в жизни Микеля, которое по телевизору видело больше миллиарда людей, изображено на девятом панно. Св. Микель на фреске служит пасхальную мессу перед толпами, собравшимися на берегу Больсена. Сильный весенний дождь поливает собравшихся, многие из них уже облачены в знакомые всем голубые одеяния, популярные среди его последователей. Дождь льет, но на св. Микеля, на пюпитр перед ним не падает ни капли. Солнечный луч, прорезая дождевые облака, осеняет лицо молодого святого, объявляющему миру Новый закон, дарованный Господом. И тогда из чисто религиозного лидера…

Выключив кассету, генерал О'Тул направился к десятому и одиннадцатому панно. Оставшаяся часть повествования была ему хорошо известна. После той мессы на св. Микеля обрушилась масса бедствий. Жизнь его разом переменилась. За какие-то две недели у него отобрали почти все лицензии на передачи по кабельному телевидению. Пресса была полна россказней о коррупции и разврате среди молодых последователей св. Микеля, число которых только в западном мире перевалило за сотни тысяч человек. Его попытались убить, попытку эту предотвратили сотрудники. Пресса безосновательно обвинила св. Микеля в том, что он объявил себя новым Христом.

„Так сильные мира сего стали бояться тебя. Все убоялись. Ты со своими основами бытия был страшен для них… они так и не поняли, что ты имел в виду под итогом эволюции“. О'Тул стоял перед десятой фреской. Эту сцену он знал наизусть. И почти каждый образованный человек на Земле узнал бы ее сразу же. Телевизионную запись последних секунд перед взрывом бомбы, подложенной террористом, ежегодно показывали 28 июня, в первый день праздника св. Петра и св. Павла, в память того дня, когда тела Микеля Балатрези и миллиона его последователей были испепелены в кошмарное летнее утро 2138 года.

„Ты звал их в Рим — присоединиться к тебе: показать миру, что значит единство. И они пришли“. На десятом панно Микель в голубом одеянии стоял на верхних ступенях монумента Виктора Эммануила возле площади Венеции. Шла уже середина литургии. Все вокруг, начиная от переполненного римского Форума, занимала толпа, заполняя набитую до отказа Виа деи Фори Империали, уходившую к Колизею. Все были в голубом. А еще там были лица. Возвышенные, устремленные, по большей части молодые, взглядами своими пытавшиеся среди монументов древнего города узреть юношу, осмелившегося объявить, что знает путь. Божий путь, из пучин отчаяния и безнадежности, затопивших весь мир.

Майкл Райан О'Тул, пятидесятисемилетний католик из Соединенных Штатов, пал на колени и зарыдал, как рыдали перед одиннадцатой фреской тысячи бывавших здесь до него. На ней было изображено то же место, что и на предыдущей, но всего через час после того, как 75-килотонная бомба, упрятанная в грузовик радиообеспечения, взорвалась возле колонны Траяна, вознося в небо над городом свой чудовищный гриб. Все что было в двухстах метрах от эпицентра исчезло. Не стало ни Микеля, ни площади Венеции, ни огромного монумента Виктора Эммануила. В центре фрески ничего не было… просто дыра… а по краям ее, там, где кое-что уцелело, размещались сцены мук и ужаса, способные вдребезги разнести внутренний покой самой уравновешенной личности.

„Боже мой, Боже мой, — твердил генерал О'Тул сквозь слезы. — Помоги мне понять весть, заключенную в жизни св. Микеля. Помоги понять, какую посильную мне малость могу я внести в то, что Ты замыслил для нас. Направь меня, чтобы перед романами я представлял Тебя“.

12. РАМАНЕ И РИМЛЯНЕ

— Ну и как тебе? — Николь де Жарден встала и медленно повернулась перед камерой. На ней было облегающее белое платье, сшитое из недавно придуманной тянутой ткани. Подол платья прикрывал колени, а на длинных рукавах темнела черная полоса, которая, огибая локти, спускалась от плеч к запястьям. Широкий, угольно-черный пояс гармонировал и с цветом этой полосы, и с волосами Николь, и с черными туфлями на высоких каблуках. Ее волосы на затылке были скреплены гребнем и ниспадали на спину чуть ниже плеч. Из драгоценностей на ней был только золотой браслет с тремя рядами бриллиантов, который она носила на левом запястье.