Рамаяна

Дневное светило обильно лучи расточало,
Но к вечеру скрыло свой лик за горой Астачала.
Во тьму непроглядную мир погрузился сначала.

Зажгли просмоленную паклю бойцы обезьяньи
И в город пустились бегом в грозновещем сиянье.

Тогда сторожившие Ланки врата исполины
Покинули входы, страшась огненосной дружины.

Пришельцы с горящими факелами, с головнями
По кровлям дворцовым запрыгали, тыча огнями.

Они поджигали огулом, еще бесшабашней,
Оставленные караулом ворота и башни.

Пожарное пламя неслось от жилища к жилищу
И всюду себе находило желанную пищу.

Вздымались дворцы, словно гор вековые громады.
Огонь сокрушал и обрушивал их без пощады.

Алмазы, кораллы и яхонты, жемчуг отборный,
Алоэ, сандал пожирал этот пламень упорный.

Пылали дома и дворцы обитателей Лапки,
С обильем камней драгоценных искусной огранки,
С оружьем златым и сосудами дивной чеканки.

Добычей огня оказались шелка и полотна,
Ковры дорогие, одежды из шерсти добротной,

Златая посуда, что ставят в трапезной, пируя,
И множество разных диковин, и конская сбруя,

Тигровые шкуры, что выделаны для ношенья,
Попоны и яков хвосты, колесниц украшенья,

Слонов ездовых ожерелья, стрекала, подпруги,
Мечи закаленные, луки и стрелы, кольчуги.

Горели украсы златые — изделья умельцев,
Жилища одетых в кирасы златые владельцев,
Что Ланки внезапный пожар обратил в погорельцев,

Обители ракшасов буйных, погрязнувших в пьянстве
С наложницами в облегающем тело убранстве.

Мечами бряцали одни, изощряясь в проклятьях,
Другие у дев обольстительных спали в объятьях.

А третьи младенцев своих, пробудившихся с криком,
Несли из покоев горящих в смятенье великом.

Дворцы с тайниками чудесными были доныне
Дружны с облаками небесными, в грозной гордыне,

Округлые окна — подобье коровьего ока —
В оправе камней драгоценных светились высоко.

С покоями верхними, где, в ослепительном блеске,
Павлины кричали, звенели запястья, подвески,

С террасами дивными в виде луны златозарной
Сто тысяч домов истребил этот пламень пожарный.

Горящий портал и ворота столичные тучей
Казались теперь в опояске из молнии жгучей.

И слышались в каждом дворце многоярусном стоны,
Когда просыпались в огне многояростном жены,

Срывая с себя украшенья, что руки и йоги
Стесняли и нежным телам причиняли ожоги.

И в пламени дом упадал, как скала вековая,
Что срезала грозного Индры стрела громовая.

Пылали дворцы наподобье вершин Химаваты,
Чьи склоны лесистые пламенем буйным объяты.

Столица, где жадный огонь разгорался все пуще,
Блистала, как древо киншуки, обильно цветущей.

Казалась пучиной, кишащей акулами, Ланка.
То слон одичалый метался, то лошадь-беглянка.

Пугая друг друга, слоны, жеребцы, кобылицы
В смятенье носились по улицам этой столицы.

Во мраке валы океанские бурными были,
И, Ланки пожар отражая, пурпурными были.

Он выжег твердыню, как пламень конца мирозданья.
Не город — пустыню оставила рать обезьянья!