Рамаяна

Явился в обитель, что выстроил сын Каушальи,
Владыка Летающих Ночью, обутый в сандальи,

С пучком, одеянье шафранного цвета носящий,

И с чашей — как брахман святой, подаянья просящий,

И зонт его круглый сквозь слезы увидела дева,

И посох тройчатый висел на плече его слева.

В подобном обличье к царевне, оставленной в чаще,

Направился ракшасов раджа великоблестящий.

Без солнца и месяца в сумерки мрак надвигался —

Без Рамы и Лакшманы — Равана так приближался!

На Ситу он хищно взирал, как на Рохини — Раху.

Листвой шелестеть перестали деревья со страху.

Как прежде, не дул освежающий ветер в испуге,

Когда он украдкой к чужой подбирался супруге.

Годавари быстрые волны замедлили разом

Теченье свое, за злодеем следя красноглазым,

Что, Рамы используя слабость, походкой неспешной,

Монахом одет, подступал, многогрешный, к безгрешной

Царевна блистала звездой обольстительной, Читрой,

Вблизи пламенел грозновещей планетой Злохитрый.

Надев благочестья личину, был Десятиглавый

Похож на трясину, где выросли пышные травы.

Он молча взирал на прекрасную Рамы подругу,

Что ликом своим, как луна, освещала округу,

Пунцовые губы и щек бархатистых румянец

Узрел он и белых зубов ослепительный глянец.

Рыданья и вопли красавицы, горем убитой,

К нему долетали из хижины, листьями крытой.

И слушал неправедный Равана, стоя снаружи,

Как в хижине плачет Митхилы царевна о муже.

К прекрасной, из желтого шелка носящей одежду,

Приблизился он, понапрасну питая надежду.

И с видом смиренным Летающих Ночью властитель,

Прикинувшись нищим, супруги чужой обольститель,

Не ракшас, но брахман достойный, читающий веду,

С Видехи царевной завел осторожно беседу.

Ее красоте несказанной дивился Злонравный:

«О дева! Тебе в трех мирах я не видывал равной!

Трепещет, как пруд соблазнительный, полный сиянья,

Твой стан упоительный в желтом шелку одеянья.

В гирлянде из лотосов нежных ты блещешь похожей

На золото и серебро ослепительной кожей.

Признайся, ты — страсти богиня, прекрасная Рати?

Иначе откуда бы взяться такой благодати?

Ты — Лакшми иль Кирти, сошедшая к нам с небосклона?

Одно достоверно — что ты рождена не из лона!

Прекрасные острые ровные зубы невинно

Сверкают своей белизной, словно почки жасмина.

От слез покраснели глазные белки, но зеницы

Огромных очей, пламенея, глядят сквозь ресницы.

О дева с округлыми бедрами, сладостным станом,

С обличьем, как плод наливной, бархатистым, румяным,

С чарующим смехом, с грудями, прижатыми тесно

Друг к дружке, что жемчуг отборный украсил чудесно!

Похитили сердце мое миловидность и нега.

Так волны уносят обломки размытого брега.

Доселе супруги богов и людей не имели

Столь дивных кудрей, столь упругих грудей не имели,

Не знали жилицы небес и Куберы служанки

Столь гибкого стана и гордой сверх меры осанки.

Три мира — небесный, земной и подземный — доныне

Не видели равной тебе красотою богини!

Но если такая, как ты, в трех мирах не блистала,

Тебе обретаться в дремучих лесах не пристало.

Охотятся ракшасы в чаще, не зная пощады,

А ты рождена для дворцов, для садовой прохлады,

Роскошных одежд, благовоний, алмазов, жемчужин,

И муж наилучший тебе, по достоинству, нужен.

Ответь, большеглазая, кто же с тобой, темнокудрой,

В родстве: богоравные маруты, васу иль рудры?

Но здешняя чаща — Летающих Ночью обитель.

Откуда возьмется в окрестных лесах небожитель?

Не встретятся тут ни гандхарвы, ни слуги Куберы.

Лишь бродят свирепые тигры, гиены, пантеры.

Богиня, ужель не боишься опасных соседей -

Ни цапель зловещих, ни львов, ни волков, ни медведей.

Откуда ты? Чья ты? Не страшны ль тебе, луноликой,

Слоновьи самцы, что охвачены яростью дикой

И жаждой любовной томимы, вступать в поединки

Готовы на каждой поляне лесной и тропинке?

Красавица, кто ты? Зачем пребывать ненаглядной

В лесу, где охотится ракшасов род плотоядный!»

С речами лукавыми демонов раджа злотворный

В обличье святого явился к жене безукорной.

Царевной Митхилы почтен был Великоблестящий,

Как дваждырожденный мудрец, подаянья просящий