Ранчо «Неизвестность»

- Ты непредсказуем. Если я отправляюсь в город, то постоянно слежу: не видно ли на дороге твоей машины. Даже в кафе выбираю столик возле окна. Мне иногда кажется, что однажды я вернусь и не найду тебя дома, ты уже скрылся в неизвестном направлении. И мне безумно хочется связать тебя, запереть в подвале и никогда, никогда не выпускать.

Я дернул рукой, желая вырваться. И молчал, так как опять не знал, что ответить. Мне и в голову не приходило, что кого-нибудь может настолько вывести из равновесия мой отъезд. Я даже не был уверен насчет того, как это воспринял. Наверное, хорошо, однако не без доли опасения. О чем Трэвис, как я полагаю, догадывался, потому и продолжал крепко сжимать мою руку.

Потому и придавил во время истерики к полу.

И очень разумно поступил, иначе я точно сбежал бы.

Я подумал о брате, категорически настаивавшем на моем возвращении. Тот утверждал, что нуждается во мне, и я страдал от того, что собрался наплевать на его просьбу. Из-за папы я чувствовал себя еще ужаснее. И совсем паршиво, потому что моей маме не от кого ждать внучек и потому что Билла это так огорчало. Но я не мог поехать туда, даже если бы брат явился на ранчо самолично и упал передо мной на колени.

Не знаю, как бы мне удалось со всем этим справиться, если бы не Трэвис и его простые слова «не уходи». Поразительно, но я решил не ехать.

Я повернулся в его объятиях и поцеловал. Потерся всем телом, а когда поцелуй углубился и у меня закружилась голова, поднял ногу и закинул ему на поясницу, в свою очередь обнимая и открываясь навстречу. Взял его руку и, проведя ею по своему бедру, направил между ягодиц. Невзирая на то что сейчас ни о каком сексе не могло быть и речи, потому что мы оба смертельно устали, мне требовалось как-то сказать ему, что я здесь, с ним, что я никуда не ушел. Напомнить, что ему позволено взять меня любым способом, каким я еще никому не позволял. Хотел чувствовать, что он тоже рядом со мной. Хотел, чтобы он это знал, пусть я сам такой тормоз и далеко не сразу понял, что мы уже давно не притворяемся, не играем. И даже несмотря на дикий страх, я держался.

Мне было необходимо показать ему, как я рад, что он поймал меня и собрал по кусочкам, когда я уже почти развалился; рад, что он не сдался, когда я сказал, что не нуждаюсь в том, чтобы меня ловили.

* * *

Ужин на следующий день прошел неплохо. Если бы не письмо, веселье бы вообще ничем не омрачилось. Хейли несколько раз спрашивала меня, что случилось, потом Трэвис велел ей не заморачиваться, и она отстала.

Индейка получилась вкусной. Всем вроде очень понравилось, и я порадовался, что не разрешил Трэвису отменить праздник. К несчастью, меня весь вечер грызло чувство опустошения, я не переставая думал о Дне благодарения в семейном кругу когда-то в Айове. Но это не портило общего настроения.

Той ночью выпал первый снег. Как только гости разошлись, а посуда была перемыта, мы с Трэвисом залезли в джакузи и, обнявшись, стали любоваться летящими снежинками.

Так или иначе, ответить на письмо придётся. Домой поехать я не мог, но просто промолчать тоже - ведь я знал, чего стоило Биллу его написать. Но только не сегодня.

Я склонил голову Трэвису на плечо, ощущая тепло его тела, оберегающее кольцо его рук. Мы неподвижно сидели в тишине, мир снова казался прекрасным.

Глава 8

Прямо перед Рождеством мы наконец взяли собак.

Я уже не раз спорил с Трэвисом по поводу того, что на ранчо никак не обойтись без псов. Доказывал, насколько они облегчат нам работу по выпасу, кроме того послужат дополнительной линией защиты против хищников. А в случае какой-нибудь непредвиденной ситуации, нам уже не понадобится так много рук. Ну и во время окота овец подспорье. Я даже навел с помощью Хейли некоторые справки у местных заводчиков, кто может продать пастушьих колли.

Трэвис, как обычно, возлагал все надежды на изгородь. Изгородь хороша, должен признать, от нее есть толк. Правда, настаивая на собаках, я думал не только о благе овец, но и отчасти о себе. У нас на ферме всегда были собаки, и я считал их больше, чем просто помощниками. Когда я уехал, одна даже убежала и попыталась меня найти. Бродяжнический образ жизни не позволял мне завести четвероного друга, а сейчас я, можно сказать, осел. Однако Трэвис не горел желанием возиться со щенками, ссылаясь на то, что бордер-колли очень трудно поддаются воспитанию – это дело долгое и хлопотное, - а специалисту за натаскивание придётся заплатить бешеные деньги. Веские аргументы. Я это понимал.

Но все равно мечтал о собаке.

У Тори по двору бегал щенок - совершенно очаровательная, хоть и беспородная шавка по кличке Полли, один из далёких предков которой, по-видимому, мог называться терьером. Коричневого с белым окраса, любвеобильная, она всегда бросалась ко мне и норовила облизать, когда я заходил в дом.