Ранчо у моста Лиан

— Какое тебе дело! Отворяй! Дай мне войти!

— Я не открою, пока не узнаю, кто ты?

— Смотри, если ты сам меня добром не впустишь я войду силой!

— Попробуй! — насмешливо рассмеялся ранчеро.

— Мы знаем, что ты сегодня один сидишь в своей берлоге, старый ягуар, и нас тебе не напугать, нас много!

— Тем хуже для вас и тем лучше для меня! — сухо отвечал старик.

— Спрашиваю тебя в последний раз, отворишь ты нам или нет?

— Нет, не отворю!

— Ну, так вот, как я начну с тобой разговаривать! — крикнул бандит и выстрелил прямо в дверь из своего ружья.

— А вот, как я тебе отвечаю! — все так же холодно отозвался старик, спуская курок своей двустволки.

Незнакомец громко вскрикнул и тяжело рухнул на землю: старик уложил его на повал.

Начавшиеся таким образом враждебные действия тотчас же приняли оборот правильной осады или вернее даже штурма крепости.

На огонь неприятелей осаждаемый храбро отвечал выстрелами, поспевая почти одновременно отбиваться и тут и там, и почти каждым выстрелом убивая одного из осаждающих, не получив при этом ни царапины.

Нападающие, строй которых заметно редел под выстрелами одного человека, ловкость и смелость которого, были давно известны всем, выли и слали проклятья и яростно налегали на дверь, которая однако не поддавалась.

Но вот, наконец, наступил момент, когда, обезумев от бешенства, они вынуждены были прекратить огонь, очевидно, совершенно беспомощный, и отступить из под выстрелов осажденного. Сделав это они стали совещаться о том, каким путем принудить их непобедимого неприятеля сдаться.

Ранчеро, конечно, воспользовался этим моментом перерыва, чтобы снова зарядить все свое оружие и затем, предвидя, что после этого совещания осаждающие непременно прибегнут к каким-нибудь крайним мерам, он привел в движение пружину потайной двери, ведущей в подземный ход и, обращаясь к жене и племяннице, сказал.

— Идите, вам пора укрыться в тайнике.

— Ах, дядя! позвольте нам остаться с вами! — стала просить Ассунта.

— Я тебя умоляю, друг мой! — грустно добавила в свою очередь донна Бенита!

— Нет, нет! — твердо ответил он, отрицательно качая головой, — это невозможно!

— Но, почему же? — жалобно воскликнула донна Ассунта.

— Почему, — дитя? — в волнении воскликнул дон Сальватор, — да потому, что я не хочу видеть вас убитой на моих глазах, — идите же, идите! — И, заключив ее в свои объятия, он страстно стал целовать ее, затем пришел черед донны Бениты. — У старика глаза были полны слез, но он не поддавался, не уступал просьбам и мольбам женщин. Не смотря на все его усилия, ему не удавалось окончательно подавить своего волнения, сжимавшее ему грудь, точно в тисках.

Вдруг, вырвавшись из объятий, он оттолкнул их от себя и в каком то бреду крикнул.

— Уходите! слышите! слышите, я этого хочу!

Испуганные и опечаленные женщины покорно повиновались, заливаясь слезами.

Ранчеро проводил их до входа в подземелье, в последний раз обнял и поцеловал их, дал им в руки зажженный факел и затем закрыл за ними потайную дверь с тем, чтобы лишить их возможности вернуться.

Затем, когда замок этой двери щелкнул и ключ от него лежал уже в кармане, он опустился на стул и, закрыв лицо обеими руками, горько заплакал.

Но вот раздался выстрел.

Ранчеро вскочил на ноги; лицо его воодушевилось, глаза засветились энергией и мужеством; он схватил ружье и отважно кинулся к бойнице.

— О, моя жизнь дорого обойдется вам! — воскликнул он с юношеской энергией, и затем грустно добавил, — лишь бы только мне удалось спасти жизни дорогих мне существ, а остальное все пустяки!

Снова завязалась перестрелка. На этот раз нападающие переменили тактику: пока один из них перестреливался с ранчеро, вероятно, с целью отвлечь его внимание, четверо или пятеро других, вооружившись факелами, старались поджечь ранчо, забросив их на крышу, но не провели и этим опытного старика. Пятью выстрелами из своего ружья он убил на повал пятерых поджигателей но, к несчастью последний из них успел забросить свой факел на крышу дома, и вскоре пламя охватило строение. В пище огню не было недостатка; поэтому менее чем в четверть часа вся крыша была объята пламенем.

Ранчеро понял, что погиб: он не имел возможности загасить пожар, и кроме того пробитая со всех сторон дверь ранчо не представляла уже теперь достаточно надежного оплота, за которым он мог бы укрываться как раньше. Однако, он не терял мужества и не падал духом, решившись пожертвовать жизнью ради своих близких. С упорством смелого человека, который, хотя и сознает, что должен проститься с жизнью, тем не менее не хочет продать ее дешево и умереть не отомщенным, он спокойно и хладнокровно, не стараясь даже защитить себя от выстрелов неприятеля, стоя позади стола на котором было разложено его оружие, ожидал последнего рокового натиска.

Ожидать пришлось не долго. Осаждающие бандиты были доведены до отчаяния, так как из пятнадцати человек их оставалось теперь в живых только шестеро, из которых двое были уже серьезно ранены; они решили, во что бы то ни стало покончить с этим упорным противником.