Рандом (СИ)

А я? Стал ли я свободней, получив все, о чем только мог мечтать? И на кой мне - исполнение тех мечт, если мне никто не завидует?

Вот ведь. И не заметил, как стал философом. Все время приходится что-то делать с мыслями, от которых не спасало бухло. Наоборот. Я пробовал делиться выводами с Борюсиком и Головастиком. Было время, когда я упал им на хвост, и мы квасили вместе, но потом мне стало скучно. Головастик вечно толкал заумные мысли, я Борюсик... Тот вообще отстой. Среди тех, кто пришел на гребанное собрание, нормальных можно было пересчитать по пальцам. А моего примерно возраста - около двадцатника - так вообще раз, два и обосрался. У Кира еще молоко на губах не обсохло, Таисия - крутая телка, отфутболила меня сразу. Влада - пацанка, я не люблю таких. Алиска-блондиночка, конечно, девочка ничего себе. Я попробовал подбить к ней клинья, пока не заметил, что она запала на Сусанина. Мужик, между прочим. Но и тот... Идеи какие-то толкает. Опять в общество всех гонит.

Не хотим мы жить в обществе. Я, например.

Холодная бутылка пива запотела. Я поднял ее, кивнул отчиму и выпил. Согласно заданной программе, спустя пару минут тот поддержит меня. Так и случилось. Он задрал голову, вливая темную струю в заросли седых волос.

- Бу-бу-бу, - бухтел Михалыч.

"Ты должна быть благодарна по гроб жизни, что я воспитал твоего ублюдка!"

- Радуйся, сука, что я не нассал тебе в бутылку, - не сдержался я.

Но это были слова. Я смотрел на то, как самодовольно он пялится в черный экран телевизора, как чешет большой живот, снеговой крышей нависший над поясом спортивных штанов, на поросшую кустами волос голую грудь, на бульдожью кожу второго подбородка, закрывающую шею, на толстый нос, в сети красных линий...

Я хотел завестись, взбаламутить ненависть, которая улеглась на дно. А вместо этого у меня от жалости сперло дыхание.

Мне стало страшно. Оттого, что я не могу контролировать свои чувства. Даже не так. Я удивился: разве это справедливо - испытывать к человеку, издевавшемуся надо и мной и матерью целых одиннадцать лет что-нибудь другое, кроме ненависти? И откуда эта долбанная жалость взялась?!

Я подскочил, пнул ногой стол. Завелся с пол-оборота - выбил из рук отчима бутылку. Она покатилась, булькая содержимым, заливающим пол.

Мне не победить себя, не справиться с тем, что распирало меня изнутри. Я отлетел к окну, дернул шторы, открыл стеклопакет, втянул в себя холодный воздух - заменил им жалость, что грызла меня.

Теперь, когда матери не стало, мне нечего здесь делать. Я укладывал ее отдельно, в своей комнате. Укрывал. Она все равно собачонкой перебиралась под утро к отчиму. Маленькая, высохшая, она улыбалась, желая мне спокойной ночи. Наверное, она испытывала боль перед смертью, но, как все они, не жаловалась. Она жила в том самом дне, где не было боли. И умерла во сне - я не знаю как. Утром она смотрела в потолок бесцветными глазами и улыбалась.

Я не Колюня. Мне нет дела до искупления вины перед человечеством, но я похоронил ее за оградой перед домом.

Отчим ржал как конь, рыгая и булькая. Скоро он отправится спать. Ляжет в холодную одинокую постель. И будет храпеть до утра.

Меня ждали неотложные дела. Я проверил, надежно ли закреплен в наплечной кобуре Макаров. Пусть говорят умники, что пистолет Ярыгина надежней - походил я тут пару раз с обоймами - гремят восемнадцать патронов как гвозди в железном ящике. Короче, скрытно не подойдешь. От кого прятаться сейчас, когда от всех людей осталось воспоминание?

Первый раз я увидел женщину с пулей в башке месяца два назад. Впрочем, я мог и забыть - пару недель туда-сюда ничего не меняют. Молодая баба, везущая в коляске мертвого младенца, лежала у стены. По бетону за ее спиной еще ползло красное пятно с ошметками волос и черепа. Темные глаза уставились на меня, когда я подошел ближе. Ну, отстреливает какой-то пидор шизиков, что с того? Вот так я и считал до последнего времени.

Кто такой был Валерик? Уцелевший бомж. Он дышал на меня перегаром, да и не только. Я вскрыл для него квартиру на Театральной. Супер-квартиру. С таким евроремонтом, который Валерику не мог видеться и во сне. Месяца не прошло, как он засрал ее под завязку, но не о том речь.

- Валерик, братан! - позвал я, открыв дверь.

Переступил через мусор, поддел ногой пластиковую бутылку, протолкался среди упаковок хрен-знает-с-чем. Мои глаза цеплялись за цветастые этикетки элитного алкоголя, светоотражающие эмблемы разных шмоток, белое бородатое лицо с черной дыркой во лбу...

Стоп.

Валерик лежал у стены, подмяв под себя обе ноги. В дорогом спортивном костюме и кроссовках, чья цена была запредельной - и однозначно мертвый.