Раненые звёзды

— Ты не понимаешь, — сказал я, — конечно, я хочу жить. Но ведь теперь такие дела творятся… самолет этот… а что, если я сам того не ведая буду способствовать какому-то злу? Понимаю, наивно звучит. Но для меня это важно.

— Я уважаю твою позицию, — сказала Катя, — не ожидала, если честно. Но тем лучше, наверное. То, что ты говоришь — оно очень правильно. Правда, понимают это не все. А те, кто понимают — не всегда вовремя.

Она сделала паузу, поерзала в своем мешке.

— Постараюсь рассказать тебе столько, сколько дозволено, — сказала она, — но давай сначала начну про себя. Хорошо?

— Наверно, так даже лучше, — ответил я, — понять, почему ты с ними.

— С нами, Гриша, — сказала она, — ты можешь размышлять, рефлексировать, принимать решения. Но пока мы вместе, привыкай мыслить, что ты — с нами.

Она снова вздохнула; я почувствовал, что она потянулась куда-то в сторону рюкзаков. Послышалась возня, потом звук открывающейся пластиковой крышки.

— Воду будешь? — спросила она.

— Конечно! — ответил я, и потянулся на звук рукой; в этот момент я заметил, что тьма вокруг вовсе не абсолютная. Мягкий, рассеянный зеленоватый свет исходил от воды.

Попив воды, я почувствовал, что голоден. Но спрашивать про еду, и тем более есть в этом месте мне совершенно не хотелось.

— Ты хотела про себя там что-то хотела, — сказал я, возвращая бутыль с водой.

— Про меня… — рассеяно произнесла Катя, — черт, как же соврать-то хочется! — Я не мог разглядеть, но почувствовал ее улыбку, — в контору пришла, если честно, за деньгами и возможностями. Я спортсменка. Биатлон. Даже медали на олимпиаде выигрывала. Потом эта допинговая война, скандалы, подставы, и все прочее… в общем, мир большого спорта для меня закрылся. Федерация, к счастью, в беде не бросила — пристроила тренером в крутую школу, готовить достойную смену. А готовить детей сейчас начинают с трех лет. Представляешь? С трех! — она вздохнула, — вот, пришлось нарабатывать навыки педагога… но я не об этом сейчас. Когда на меня вышли, и сделали предложение — единственное, о чем я думала, это деньги и приключения. Возможность путешествовать. Крутые вещи, крутые возможности, вот это вот все. Понимаешь?

— Понимаю, Кать, — ответил я, — еще как понимаю. Я вот тоже был не согласен, чтобы понизить уровень своих потребностей. С этой проклятой ковидлой я много потерял.

— Я много приобрела, когда пришла в контору, — сказала Катя, — позитивная мотивация. Тогда я не думала о том, чтобы компенсировать какие-то потери. Хотя поначалу, признаюсь, тяжко было. Я же на оперативника сразу шла. А это тебе… хотя о чем я? — она вздохнула, — сам итак все понимаешь. В общем, в учебке было сложно. Очень. И первые задания, когда пришлось убивать… нет, какой все-таки хитрый у нас язык! — я услышал, как Катя заворочалась, устраиваясь поудобнее, — я сказала «пришлось». Это вроде как значит, что обстоятельства так сложились, и мне «пришлось». Но на самом деле все не так. Это был мой сознательный выбор. Плата за уровень.

— То есть для себя ты определилась — я право имею, и все тут, — усмехнулся я.

— Вот только не надо мне достоевщины тут! — ответила она, — в жизни все совсем не так. Достоевский писал, чтобы пощекотать нервы представителям высшего сословия. И это у него хорошо получалось. В реальной жизни все не так. Ты думаешь, я переживала как-то особенно? Да, первый раз было сложно, психологический барьер, давление воспитания, и все такое. У меня еще и мама довольно религиозная была… в общем, всего одно занятие с грамотным психологом — и все. Ни кошмары не мучают, ни проблем с мотивацией нет.

Она замолчала. Должно быть, собиралась с духом — ведь я так и не получил ответ на свой вопрос об организации. А, может, она намеренно завела разговор в эту скользкую степь, чтобы не углубляться слишком в те вещи, которые действительно важны.

— Кать, — сказал я, собравшись с духом.

— Да? — ответила она.

— Мне не очень понравилось то, что ты мне рассказала. Я не уверен, что смогу, как ты. Да что там, я совсем не уверен, что хочу, как ты.

— Ох, Гриша, Гриша, — вздохнула Катя, — тебе ведь никто и не предлагает становиться оперативником.

— Ты же понимаешь, что я могу выйти из игры в любой момент? Если решу, что пора? — спросил я.

— Понимаю, — сказала она, — и сразу говорю — всеми силами попытаюсь тебя остановить.

Я напружинился, оценивая угрозу. Интересно, видит ли она меня сейчас? Вполне возможно — какие-нибудь хитрые линзы… я осторожно, стараясь не производить никакого шума, полез за пазуху, и достал тюрвинг. Прикрыл его курткой так, чтобы заряды не светились, и прицелился туда, откуда доносился Катин голос.

— Нет, Гриша, ты не сделаешь этого, — спокойно сказала Катя, — и да, ты прав, я вижу в темноте. Мог бы просто спросить.

— Я уже попросил тебя рассказать об организации, — сказал я, убирая тюрвинг обратно в кобуру, — а ты мне только зубы заговариваешь.

— Я специально начала рассказ с самой неприглядной нашей стороны, — сказала Катя, — мне очень важно было посмотреть, как ты отреагируешь.

— На будущее — я не люблю, когда со мной играют.