Раненые звёзды

— В вашем мире мы нашли утот, — продолжала Алиса, будто не замечая моих маневров, — вещь, которая, как вы считаете, принадлежит вам. К сожалению, у нашего лазутчика, который смог добыть его, не получилось стать хозяином. Да вы и сами знаете, что тогда происходило на Земле! Возможно, ему помешали… как бы то ни было, мы не могли найти ни его останков, ни сам утот много десятилетий. Пока вы, Григорий, не решили любезно нам помочь.

— Для чего он вам? Как он может помочь вашему миру?

— Скажите, Григорий — ваши коллеги знают, что это за аппарат на самом деле? Что он может менять структуру причинности этой Вселенной? Говоря совсем по-простому — что это навороченная, работающая с некоторыми ограничениями, но самая настоящая машина времени сверхдальнего диапазона действия?

Полковник и Питер замерли, уставившись на меня. Я пожал плечами.

— Может быть, — сказал я, — пока что я точно знаю, что он эффективно уничтожает врагов. Причем целыми социальными группами.

— Отправляя их в далёкое прошлое, голыми и безоружными, — улыбнулась Алиса, — самый экзотичный способ убийства во Вселенной!

— Вы возвращаетесь к месту гибели своего родного мира, — вмешался Питер, — там врубаете эту штуку. И… что дальше? Уничтожаете триггер? Охраняете его, пока вас саму не уничтожат?

— О, нет, — Алиса снова улыбнулась, и покачала головой; я тем временем вплотную подошёл к Питеру. Я догадался, что мои коллеги скованны каким-то полем. И это поле против меня не действует — очевидно, из-за защиты тюрвинга. Но подействует ли эта защита на Питера, если прижмусь к нему? Опыт с горящим самолётом, к сожалению, ничего не доказывал: Катя не сгорела, но повредила лёгкие, наглотавшись продуктов горения.

— Этот тюрвиг действует только на живых, она же сказала, — подал голос китаец.

— Верно! — кивнула Алиса, — определённо, полковник — вы мне нравитесь. Кстати, уже старший полковник. Вам успели присвоить очередное звание. Вы бы узнали об этом, если бы вернулись на борт нашего корабля… впрочем, всё еще возможно!

— Ты не можешь попасть в прошлое сама, — сказал я, — если тебе верить, все твои лазутчики погибли… значит, ты планируешь отправить в прошлое кого-то из нас. Но как мы сможем повлиять на развитие твоего мира? Голые и безоружные?

— О, это самая интересная часть, — кивнула Алиса, — рада, что ты спросил. Я ведь уже говорила, что мы могли понять, как и почему земные организмы совершенно слепы к чужим технологиям? Теперь мне достаточно сделать кому-то из вас небольшую прививку. И отправить эту биомассу в протоокеан, где она заразит первые из бактерий моего мира. Заряда утота как раз хватит для того, чтобы бросок вышел достаточно длинным. Блестяще, правда? — она рассмеялась — нарочито неживым, металлическим смехом.

— И как ты уговоришь меня сделать это? — спросил я мрачно.

— Очень просто! Если ты этого не сделаешь — я убью Чжана!

— Он военный, — ответил я, — он наверняка готов умереть ради интересов человечества. Которые сильно расходятся с твоим планом.

— Разве? — спросила Алиса, и подмигнула полковнику.

Дальнейшее произошло очень быстро. Возможно, будь у меня чуть больше времени, я бы смог найти другой выход. Но приходилось реагировать быстро, и в голове была только одна мысль, и одно стремление: ни в коем случае не проиграть.

Чжан поднял руку. Пошевелил пальцами. Потом запустил ладонь в один из карманов на комбинезоне, и извлёк небольшой колокольчик. Он выглядел немного странно — не так, как обычные колокольчики, сделанные в европейской традиции. Начиная с того, что он был цилиндрическим, с полями, образующими полумесяц. И язычок у него был не цельный, а состоящий из трех крошечных лепестков.

Всё это я разглядел до того, как сообразил, что именно вижу. Рванулся к Чжану, но не успел. В помещении поплыл тонкий серебряный звон.

А в следующую секунду я понял, что Чжан — это смысл всей моей жизни. Его карие глаза, полные сокровенного знания, и вселенской печали… о, как бы я хотел, чтобы он никогда в жизни больше ни о чём не печалился! Но как же тяжело ему живётся… с таким интеллектом. Как тяжко было пробиваться ему в китайском обществе, где такая жестокая социальная конкуренция, и где холодные люди никак не могли разглядеть тот свет, которым было полно его существо…

Меня чуть не вывернуло наизнанку, когда я осознал, что ему грозит настоящая смертельная опасность!

Я был готов пожертвовать все свои органы, я бы добровольно отрубил себе руку — только бы дать ему шанс жить дальше!..

Из моих глаз потекли слёзы… как же я жил раньше, без этого света в своей жизни… а ведь всё это время счастье озаряло мой земной путь!..

Питер пошевелился. Я с трудом оторвал взгляд от любимого, чтобы оценить — не собирается ли американец чем-то угрожать любви всей моей жизни.

— Ты знаешь, что делать, — едва слышно пробормотал Питер. Потом у него во рту что-то хрустнуло.

Смерть от яда выглядит совсем не так, как это показывают в кино. Никаких драматических конвульсий, или закатывания глаз. Питер просто перестал дышать. И его глаза почти сразу подёрнулись патиной, остекленели.