Раненые

— Но ты прав. Разница огромная. Может, ты думаешь, что раз уж я была шлюхой долгие годы, я должна много знать о мужчинах и сексе. — Она качает головой. — Нет. Они действовали. Я же… ничего не делала. Только позволяла им и издавала похожие стоны.

— Больше так не делай, — говорю я.

Она коротко пожимает плечами.

— Может быть. Как скажешь. — Она отдаляется.

Я облажался. Теперь она отстраненная, холодная. Думает об этом. О Сабах.

— Мне жаль, что я поднял эту тему.

Она пожимает плечами.

— Тебе нужно это знать. Я ничего не смыслю в сексе. В мужчинах. В том, что или как делать. Что ты можешь хотеть. Что нужно хотеть мне, как мне нужно себя чувствовать. Для меня все так странно. Мне понравилось то, что ты делал. Не знала, что могу чувствовать подобное.

Слегка поворачиваюсь и целую ее. Сначала она застывает, как и всегда, но потом быстро тает, раскрывает губы, прижимается ближе, сдаваясь нашему поцелую. Ее руки скользят назад к моим ребрам, потом к спине, исследуя меня, пока целуемся, прерываемся на вдох и целуемся снова.

Когда останавливаемся, Рания снова кладет руку мне на грудь и вновь опускает ее, чтобы расстегнуть ширинку. Смотрит на меня, и в ее взгляде читается просьба. Я поднимаю бедра и, извиваясь, снимаю штаны и нижнее белье весте с ними. Теперь под одеялом я совершенно обнажен. Чувствую странную нервозность, хотя обычно мне комфортно без одежды.

Рания медленно стягивает одеяло с моих бедер. Она прерывисто дышит и смотрит на меня. Я твердею под этим взглядом. Он испытующий, почти смущающий, нервный. Я совсем не двигаюсь, за исключением поднимающейся и опадающей с дыханием груди и медленно обнажающимся членом.

Рука Рании остается на моем животе над пупком. И снова какой-то странный инстинкт заставляет меня втянуть живот, когда ее рука начинает медленно-медленно двигаться вниз. Я полностью эрегирован, толстый и твердый.

Она проводит пальцем по моей длине, снизу до верху, скользя подушечкой по всем неровностям кожи. Теперь по всей длине проходится ее ладонь. Прошло столько времени, и я полон бушующего желания, горящий, ощущающий боль нужды, но мне нужно сдерживаться. Сдерживаться. Позволить ей коснуться, и все. Позволить ей изучить.

Я сосредотачиваюсь на ее волосах, пальцами поигрывая с прохладными локонами.

Когда Рания берет меня в руку, я глубоко вдыхаю. Она поднимает его. Боже, ее руки на моем члене чувствуются невероятно хорошо. Проклятье, как невероятно. Ее крошечные руки, длинные, тонкие, теплые, сильные пальцы, обхватывают меня скользят по мне. Каждый мускул моего тела напряжен.

Она и понятия не имеет, что делает со мной.

Я так близко.

Какого черта я творю?

Я борюсь с собой, дрожу, так сильно стараясь сдержаться, пока Рания ласкает и исследует меня. Она поглаживает мою длину, сжимает и отпускает ее, ласкает яйца, касается и изучает их, а потом возвращается к члену.

Я теряю контроль. Оргазм так близко, но мне нужно держать себя в руках. Нужно. Она лишь исследует меня. Это не секс.

Я не могу больше ждать.

РАНИЯ

Все его тело дрожит, мышцы изгибаются. Спина напрягается, глаза закрываются, пальцы сжимаются в моих волосах.

Его мужество полно противоречий: такое мягкое, но в то же время такое жесткое. Длинное, прямое, толстое, лежит у него на животе. Он кажется таким большим, и я немного боюсь нашего секса, хоть и знаю, что все будет в порядке. Отталкиваю эти мысли. Не сейчас.

Позволяю себе коснуться его. Это нормально. И мне нравится. Нравится, как он ощущается в моей руке, заполняя кулак. Хантер издает какие-то негромкие горловые звуки, хотя не думаю, что он осознает это. Другая его рука сжимает простынь в кулак. Я опускаю взгляд на его ноги, выглядывающие из-под края одеяла, и вижу поджатые пальцы. Мышцы рук и живота напряжены.

Он напрягся, и, каждый раз, когда я касаюсь его мужества, вздрагивает и приподнимает бедра к моему прикосновению.

— Почему ты делаешь мускулы? — спрашиваю я. Стараюсь использовать с ним только английский, он же отвечает мне на арабском.

На этот раз он отвечает на английском. Не думаю, что сейчас Хантер способен на арабский.

— Я… сдерживаюсь.

Поначалу не понимаю, но потом меня накрывает сознание. Он близок к освобождению, но держит себя в руках.

— Почему сдерживаешься? — спрашиваю я, сжимая его крепче и скользя по нему рукой.

Он издает смешок.

— Потому что это… не… для меня… — Он двигает бедрами в ритме моей руки на его мужестве. — А для тебя. Делай все, что вздумается. Узнавай свои желания. А еще, потому что мы оставим беспорядок.

Знаю, что мне нужно делать. Я не совсем готова, но этот способ — лучший. Я начинаю расстегивать штаны.

— Нет, не так. Хочу, чтобы все было особенным. Просто… перестань касаться меня на минутку, и я… я буду в порядке.

— Ты не хочешь заняться со мной сексом?

— Нет, — говорит он, и мое сердце сжимается от боли. Но он продолжает. — Я хочу заняться с тобой любовью. Это другое.

Мои руки все еще на нем, но не двигаются.

— Ох, — говорю я. — Но не сейчас?

Он качает головой и обхватывает мои запястья, отстраняясь.

— Нет, не сейчас. Когда у нас будет все время мира. Большая постель. И уединение.