Раненый город

— Эй, минер! В картишки играть пойдешь?

При выходе из столовой Достоевский с силой притягивает меня к себе и обхватывает рукой за плечи.

— Как тебя, профессор, сюда черти занесли, до сих пор не понимаю. В кино таких соплежуев видел раз-другой — не верил, думал, брехня. Поначалу и вовсе считал: врешь, будто в армии служил. А оказывается, бывает! Уникум!

— Почему же уникум? Вот, к примеру, я год уже прослужил, как прислали к нам студента из Института стран Азии и Африки. Элитный вуз, а вот, поди ты, «руки» за ним не оказалось, призвали… Вот он и в самом деле был уникум. В девятнадцать лет уже полностью лысый. Приехал с учебником китайского языка и каждый вечер, сколько выдавалось свободных минут, повторял. До того упорный, что никто его не трогал и словесно не издевались даже. Он рассказывал нам теорию, что русский мат произошел из китайского, потому что х… по-китайски означает конный воин. Такие воины во время нашествия на Русь попрятавшихся крестьян, особенно баб, ловили. Физически он, конечно, был дохляк. А по моральным качествам — очень даже приличный парень.

Или другой пример. На полгода старше меня призывом служил младший сержант Керч, а проще говоря, Кекс. Так у него предок был режиссером Мосфильма. Тоже, знаешь, величина, и Кекс мог не служить вовсе. В нашем клубе один из фильмов его отца крутили, какую-то средневековую трагедию из Неаполитанского королевства, где дворяне корчатся от любви и хороводом бегают вокруг Этны. Через Кекса-старшего командование доставало фильмы для военного городка. Поэтому Кекса-младшего полагалось периодически на каких-нибудь прегрешениях ловить, чтобы под угрозой посадки на губу он у папы что-нибудь по этой части выпросил. Такая умора от этого была — весь полк смеялся до упаду. Вот было дело, свой день рождения перед дембелем Кекс праздновал на всю катушку. Пригласил ребят из музвзвода и закрылся с ними в сортире. То есть не в сортире, а в подсобном помещении худмастерской, которое было сделано в не используемой по назначению уборной. В кабинках, где унитазы, хранились старые плакаты, доски, фанера. А напротив, под стеной с писсуарами, стоял стол. За этим столом они сидели, и, после того как кончились ситро и компот, запивали водку водой, которую наливали в стаканы прямо из этих писсуаров. Магнитофон орет, фотоснимки на память, вся шпионская техника, запрещенная в режимной части в наличии. А я по сроку службы стоял вместе с другим молодым солдатом, Маркушей, на стреме. Мы были в худмастерской, где делали вид, будто малюем новый плакат, а на самом деле ели и пили то, что нам выносил Кекс со своего барского стола. Кроме нас был еще дневальный в фойе, который при виде начальства должен был дать звонок, как перед началом киносеанса. А дневальным в тот день, как назло, был самый настоящий муль. Черный такой, с вечно злой и обиженной рожей молдаванин, из тех, кто придалбывается к каждому столбу. Типа раз его назначили дневальным, значит, он большой начальник.

— Вот где, значит, было первое знакомство с румынами! — бросает реплику внимательно слушающий Достоевский. История с днем рождения в уборной, судя по всему, начала щекотать ему душу.

— Да, я тогда не понимал, а сейчас действительно вспоминаю: он по замашкам типичный народофронтовский боевик был. В общем, он сигнал не подал. Без всякого предупреждения подлетел к клубу уазик с комполка и начальником штаба, и помчались они стрелой прямо в худмастерскую. Распахивается дверь, и начальство пялит на нас свои буркалы. Оба-на! Незадача. Кекса нет! Но из сортира через коридорчик музыка пробивается. Что делать? Я подскакиваю, руки по швам, и в голос рапортовать: «Товарищ полковник!!!» А комполка в ответ как зашипит: «Ма-алч-ч-чать!» Обрываю доклад и молчу. Они давай по мастерской шнырять. Гляжу, начштаба пошел в коридорчик к туалету, откуда музычка играет. Начинаю отползать к стене, чтобы стукнуть в нее, предупредить. Комполка снова как зашипит: «Стоять!» Стою. Ничего уже не могу сделать. Начштаба манит к себе командира. «Вот они где, нашел!»

Стали они вдвоем под дверью. Послушали, а потом давай туда ломиться! Изнутри в сортире беготня, стуки, музыка оборвалась, но дверь не открывают. Тут комполка отступает к стене — и с ноги в дверь — ба-бах! Хилый замок вылетает, и начальство врывается в уборную. Начинаются вопли, рев: вашу мать, всем п…ец — и все такое. Мне интересно, иду в коридорчик, и из-за косяка в сортир заглядываю. Кекс улучил момент, когда офицеры отвернулись, и кидает мне полиэтиленовый пакет с кассетами. Комполка разворачивается и орет: «Пшел вон!» Я сматываюсь, а он снова материт Кекса. Тут я вновь просачиваюсь и стаскиваю со стола кулек с булочками. Хорошие такие, свежие булочки были. Мы с Маркушей их едим и слушаем всю эту готтердаммерлинг.[64] Между тем отцы-командиры учинили в уборной, пардон, в подсобке полный шмон. После этого разборка потихоньку б затихла, да идиотский случай все испортил.