Раненый город

— Ни черта они не ученые, последний бой показал, да и вчера тоже… Смена у них недавно была! Полезут! И прибьем! Гуменюк, дуй быстро! Семзенис! Через подвал и за поваленным деревом, на другую сторону улицы! Караулим, пока Серж не явится! Дунаев, тебе везет! Смотри, что делается, и башку не высовывай!

Только бы не принесли черти наших комиссаров и миролюбцев! Тогда о задуманном придется забыть. Прикладываюсь к автомату. Перекресток, на котором валяется дохлый гопник, даже с самого края гриншпуновой норы, из специально подкопанного им отнорка, виден плоховато. Метров по шесть — восемь в каждую сторону от трупа, а дальше все загораживают деревья и стены. Только с Лешкиными опытом и реакцией можно было проделать такой фокус. Не проспект! Несчастливая и кровавая Комсомольская улица. Далеко за молдавским бэтэром, едва видимый за деревьями, стоит на ней наш подбитый «КамАЗ», безмолвное надгробие павшим в самоубийственной атаке двадцать второго июня. Мы не смогли достать из него ребят. Хочется верить, что у гопников хватило остатков человеческого, чтобы обойтись с телами прилично. Еще дальше, за углом слева, на улице Дзержинского, находится комплекс зданий Бендерского горотдела полиции, главный и самый близкий к центру города опорный пункт врага. К нему как раз и выходит так называемый Каушанский коридор — несколько улиц, ведущих на юго-запад, в сторону соседнего райцентра Каушаны, по которым пролегает путь снабжения стремившегося к мостам через Днестр, но увязшего в уличных боях ударного клина противника.

С другой же стороны, справа, чуть в глубине от видимой отсюда полоски проезжей части, расположена прикрывающая горотдел полиции школа. Во многом благодаря своему наивному стремлению не занимать и не обстреливать детские учреждения мы потерпели поражение в той атаке на ГОП. Казалось, националисты должны были поступать точно так же, но они занимали школы и детские садики без колебаний, устраивая под их стенами огневые «клещи». И в этой, недооцененной нами поначалу, школе они день ото дня продолжали укрепляться в ожидании повторных наших атак. Эти ожидания мы не оправдали, и после седьмого июля, когда возобновилась говорильня между Тирасполем и Кишиневом, националисты в школе расслабились. Скука от безвылазного сидения в ней толкает их на вылазки со стрельбой и на дневную беготню через простреливаемый нами издалека перекресток. В ГОПе есть городская телефонная связь, которую поддерживают по распоряжению из горисполкома в надежде, что это поможет договориться. Пока не помогло, зато опоновцы из школы бегают в ГОП звонить домой. И, лихо проскакивая перекресток, хлопают себя ладонью по заднице — а ну-ка, мол, попадите! Сегодня попали.

За «КамАЗом» и школой у гопников отрыты окопы в кюветах. Из них они раньше часто, для развлечения стреляли вдоль улицы. Пока мы не отучили. И сейчас сидят тихо, бельмы на своего дохляка пялят. Самое хорошее, справедливое место, чтобы еще кому-то из них здесь и сегодня подохнуть.

Автомат убитого лежит еще метра на полтора ближе к ГОПу. К нему, быстрее всего, и полезут. Секунду зазеваешься — и тю-тю… Даю очередь, целя в труп и выше. Потом еще какое-то время выжидаю и кладу вторую очередь по деревьям слева. Большая часть пуль попадет в стволы, но две-три пролетят дальше, к молдавским окопам, успокоят сорви-голов. Добравшийся на указанное ему место Витовт дает очередь по другой, правой стороне перекрестка.

Так с паузами процедура несколько раз повторяется. Я уже расстрелял и поменял рожок, несмотря на то, что пару очередей в учебных целях было доверено сделать Дунаеву. Нам тоже пару раз ответили, но мулям с той стороны стрелять не с руки, пули пошли на добрых несколько метров выше. Ничего, казаки-бабаевцы в доме за нашими спинами нас простят. Могли бы и сами участвовать, кабы заранее потрудились и пробили пару бойниц в глухой стене второго этажа. А опоновцы в школе молчат. Прав, значит, Гриншпун. Не их покойничек, а гастролер со стороны…

— Гей, браты! — от Бабая кричат. — Кончай стрелянину! С исполкома трезвонят уже! Проверяющих захотелось? Ваше счастье, половина шпиенов сегодни в Тирасполе!

— Да все уже! Закончили, говорю…

Где этот треклятый Достоевский со своей берданкой? Он у нас лучший стрелок, и никто, кроме него, не сможет выполнить задуманное. Наконец прибегает. Сую ему бинокль. Переговариваемся о соображениях. Они очевидны. «Работаем» под распространенную с обеих сторон категорию даунов — любителей пострелять по свежему трупу. Вроде как нам это уже надоело, и мы разбегаемся…

Серж неподвижно застывает со снайперской винтовкой с видом цапли, собирающейся подстеречь и проглотить жабу. Тихо пробирается назад Семзенис. Гуменюк наоборот — лихачит, чуть не пешком перебегает улицу позади нас, изображая глупый отход. Со стороны гопников щелкает запоздалый выстрел. Черт! Еще один позер! Засранец!!! Забежав за угол, Гуменяра, невидимый для мулей, кружным путем летит назад и протискивается обратно в траншею из подвала.