Раневская, что вы себе позволяете?!

Опять повторимся: искусство живет вне пространства. Это потом большевики будут тщиться поставить его на службу, обрядить в политические одежды. Но настоящему таланту безразличны социальные потрясения. Артист ощущает изменение политического строя и социальной устроенности не душой, а только желудком и телом: когда наступает голод, холод, бытовые неудобства. И когда в игру пытается вмешаться товарищ в кожанке с маузером…

Фаина Раневская и здесь выделялась среди всех прочих талантливейших актрис: ее нисколько не волновал быт! Она ничуть не задумывалась о своем материальном благополучии, деньги всегда существовали для нее лишь как средство питаться и одеваться. Вообще, она не любила деньги.

«Деньги мешают, и когда они есть, и когда их нет. Вещи покупаю, чтобы дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную…» — говорила о себе Раневская.

В первой главе я писал о бескорыстности Раневской. И там не было преувеличений. Например, она могла получить гонорар за съемки в фильме, принести его в театр и раздать всем артистам, если жалованье опять задерживали. В быту же Раневская была беспомощна, как ребенок. Поэтому ей пришлось держать домработниц. И те обкрадывали и обманывали Раневскую как могли. Но Раневская, хотя и знала про это, никогда никого сама не выгоняла, не наказывала. Совестливые гости перед уходом от Раневской обязательно проверяли карманы своих пальто — Раневская тайком часто клала туда подарки. Были хорошие духи — засовывала духи. Не было духов — хоть новый носовой платок…

Эта непритязательность Фаины Раневской, полная ее отстраненность от быта, чуждость мещанству делали ее еще более защищенной от системы.

Но до конца защититься было невозможно.

Вездесущее КГБ во времена Хрущева вело самую активную работу во всех уголках человеческой деятельности. Те самые «шавки» в театре уже не устраивали КГБ, им нужны были не жалкие, всеми презираемые доносчики, но тайные агенты, авторитетные, умные. И поэтому практически каждый из более-менее значимых артистов во всех театрах получал в какое-то время предложение о сотрудничестве — артистов вербовали в открытую и тайно.

Раневская знала об этом, знала, что рано или поздно агенты госбезопасности придут и к ней. Вообще-то, сами они не приходили — вызывали для «беседы». Уже став народной артисткой СССР (это было при Хрущеве), Раневская привлекла внимание лично начальника контрразведки генерал-лейтенанта Грибанова. Время торопило, а тут случилась накладка — навалилось много работы. И Грибанов отправляет для вербовки Раневской своего молодого работника Коршунова.

Для Коршунова вербовка Раневской не виделась как что-то трудное. Еврейское происхождение Раневской давало ему в то время преимущество. Но тем не менее начал Коршунов издалека. Напомнил товарищу Раневской, что вот-де, вышла новая программа товарища Хрущева, в которой прямо сказано: нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме. И так обязательно будет. Только эти подлые империалисты так и норовят вставить палки в колеса эсэсэсэровской машины. Вредят как могут. Засылают врагов прямо сюда, в Москву. Вся страна поднялась в едином порыве выполнить программу товарища Хрущева и ответить с честью на наглые выпады Запада. И долг каждого советского человека — помочь органам выявлять тех, кто вредит, кто куплен агентами мирового империализма…

Раневская слушала, курила папиросы. И только опер закончил, как она не менее страстно и уверенно, чем только что он говорил о будущей победе коммунизма, сказала, что готова вот прямо сегодня и сейчас же начать работу с КГБ: «Сразу, без лишних слов, заявляю: я давно ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству и предложат сотрудничать. Я лично давно к этому готова — разоблачать происки ненавистных мне империалистических выползней… Можно сказать, что это моя мечта с детства…»