Раннее, раннее утро

Вернувшись в комнату, я невольно глянул в окно. В черном пальто, тонкий и прямой, он переходил улицу, и мне почудилось, что в его шагах звучит какая-то надежда.

* * *

С тех пор прошло ровно десять лет. Я ни разу не видел моего странного полуночного посетителя и ничего не слышал о нем. И в эту ночь, заканчивая последнюю страницу моих воспоминаний об этом чуде, я снова глянул в большое трехстворчатое окно, и мне на миг показалось, что я вижу знакомую высокую фигуру в черном пальто. Увижусь ли я с ним когда-нибудь? Услышу ли его звонок у двери? А может быть, он давно уже мертв и лежит сейчас где-нибудь под черной, размякшей землей? Или же сидит где-нибудь на вокзале со своей черной пуговкой в ухе и задумчиво прислушивается к темным и светлым мыслям людей?

Никто не может ответить мне на эти вопросы.

Я снова вернулся к моей машинке, моему старому, видавшему виды «Ремингтону». В окна бился влажный ветер, в воздухе мелькали редкие весенние снежинки.

1957

Перевод Н. Попова.

РАННЕЕ, РАННЕЕ УТРО

Машина прошла по каменистой дороге меж холмами и остановилась на берегу. Маленький, толстый человечек выключил мотор и, приподнявшись на сиденье, вытащил из-под себя смятую пачку сигарет. Его спутник сидел не двигаясь и смотрел сквозь стекло на ближнюю рощу. На берегу было тихо, а там дубы шумели вершинами, и ветер относил звуки к еще темному небу. В машине делать больше было нечего, и маленький, затянув ручной тормоз, стал неуклюже выбираться наружу.

Трава была сухая и скользкая, там и сям сквозь обнажившуюся почву проглядывали белые глыбы известняка. Такими же камнями было усеяно и дно озера; за них часто цеплялись грузила. Маленький открыл багажник, и машина оскалилась на небо своими металлическими челюстями. Они взяли удочки в брезентовых чехлах, два рюкзака и рыбный садок. Над холмами дул ветер, но внизу было спокойно и веяло запахом стоячей воды. И от влажного садка тоже пахло стоячей водой, водорослями и рыбой. Быстро светало.

Они пошли к озеру, но через несколько шагов высокий остановился и поглядел вверх. Машина сильно наклонилась вперед, на ветровом стекле мерцали красноватые отблески неба.

— Тебе надо было подпереть ее камнем, — сказал высокий.

Маленький, скользя подошвами, медленно спускался к воде.

— Незачем, — сказал он. — Я поставил ее на скорость…

— А ты хоть раз видел эти скорости? — спросил высокий.

— Нет… Но говорят, они надежные…

Высокий отвернулся от машины. В темноте его смуглое лицо выглядело почти черным.

— И все же надо было подпереть ее, — сказал он. — А так ты держишь машину в напряжении.

Маленький замолчал. Обычно его оркестрант говорил таким тоном, лишь когда бывал пьян, но сейчас он был трезв как стеклышко. Шаги у него за спиной заглохли: высокий свернул в сторону. В этот миг упругий хребет ветра словно переломился в вышине, и ветер пал вниз, как брошенный невод. Дубовая роща затихла, зато озеро задрожало мелкой рябью, словно почувствовав приближение людей. Все запахи сразу смешались, и высокий, остановившись у воды и прикрыв глаза, втягивал носом воздух. А внизу, в зеленом придонном полумраке, рыбы беспокойно зашевелили жесткими плавниками, почуяв приближение дня, а с ним и пробуждение жизни, страха и боли.

Расчехлив обе удочки, рыболовы прикрепили к удилищам прочные нейлоновые лески — в озере попадалась и крупная рыба. По высокому противоположному берегу, четко вырисовываясь на небе, бесшумно ползла телега. Прижавшись друг к другу озябшими коленями, поливальщики ехали к насосной станции.

— Ты мне насадишь червя? — спросил маленький.

— Ладно, давай, — сказал высокий.

Он открыл коробку из-под кубинского кофе. В оловянной белизне, смешанные с землей, лениво копошились дождевые черви. В его жилистых пальцах они сразу всполошились и стали извиваться как пружинки. Ветер бороздил озеро, а он приговаривал про себя, шевеля обветренными губами.

— Потерпи, червячок, потерпи! — говорил он. — Не прикидывайся: я знаю, что тебе не так уж больно… Мне бывает больно гораздо чаще… Зубы и те иногда болят, даром что искусственные…

Высокий насадил и второго червяка. Он протыкал их почти посередине, оставляя концы свободными. Живой узел конвульсивно корчился, человеку казалось, что он слышит слабый, жалкий писк.

— Сейчас вам будет легче, — говорил он. — Отправлю вас в воду, на самое дно… Там такая непроглядная зелень, как в пивной бутылке… Ты будешь лежать на чистеньком донышке, и ничего у тебя не будет болеть, пока не появится твоя рыба…

— Забрасывай! — сказал он товарищу.