Нет, не тогда это началось, –Раньше… гораздо раньше…В детстве моём обозначилось,В песнях, что пели мне, няньча, –Крест перепутьяТрудного,Скрещенных прутьевТень,Ужаса безрассудногоПервый день.Книг ещё в сумке я в школу не нашивал,Буквы нетвёрдо писала рука, –Мне повторяли преданья домашние,Я уже слышал шуршание страшное –Чёрные крылья ЧК.В играх и в радостях детского мираСлышал я шорох зловещих крыл.…Где-то на хуторе, близ АрмавираСтарый затравленный дед мой жил.Первовесеньем, межою знакомоюМедленно с посохом вдоль экономии{28}Шёл, где когда-то хозяином был.Щурился в небо – солнце на лето.Сев на завалинке, вынув газету,Долго смоктал заграничный столбец:В прошлом году не случилось, но в этомБудет СоветамКонец.Может быть, к лучшему умер отецВ год восемнадцатый смертью случайной:С фронта вернувшийся офицер,Кончил бы он в Чрезвычайной.Наши метались из города в город,С юга на север, с места на место.Ставни и дверь заложив на запорыИ ощитивши их знаменьем крестным,Ждали – ночами не спали – ареста.Дядя уже побывал под расстрелом,Тётя ходила его спасать;Сильная духом, слабая телом,Яркая речью, она умелаМальчику рассказать.В годы, когда десятивековаяЛетопись русских была изорвана,Тётя мне в ёмкое сердце вковалаИгоря-князя, Петра и Суворова.Лозунги, песни, салюты не меркли:«Красный Кантон!.. Всеобщая в Англии!» –Тётя водила тогда меня в церковьИ толковала Евангелие.«В бой за всемирный Октябрь!» – в восторгеМы у костров пионерских кричали… –В землю зарыт офицерский ГеоргийПапин, и Анна с мечами.Жарко-костровый, бледно-лампадный{29},Рос я запутанный, трудный, двуправдный.