Ранней весной

— Если вы имеете в виду капитана Шатерникова, — сухо сказал Ракитин, — то, смею вас уверить, он годится на большее, чем таскать мешки.

— Да бросьте вы меня разыгрывать! — замахал руками Князев.

И тогда Ракитин рассказал Князеву обо всем, чему сам был свидетелем во время боя за высоту.

— Но поймите, дорогой мой, и наше положение, — став серьезным, сказал Князев. — Работа новая, хочешь, чтобы тебе помогли и посоветовали. И вот приезжает инструктор фронта… Фронта!.. А толку от него как от козла молока!.. А что там за история вышла с листовкой? — вдруг спросил он.

Ракитин пожал плечами.

— Просто хотели выпустить листовку, а потом раздумали.

— Знаю я, как раздумали! — захохотал Князев. — Верно, Шатерников сработал?.. Видите, дорогой мой, нельзя быть политработником нашармачка, — дело такое, что всего человека требует… умного сердца требует… да и смелости, черт возьми!..

«А ведь он прав, — подумал Ракитин. — Но как сказать такое взрослому, самолюбивому, знающему себе цену человеку? И разве я отвечаю за Шатерникова?.. Да, отвечаю! Не знаю, как это случилось, но я отвечаю за каждого, с кем сводит меня служба войны. И уклониться от этой ответственности — все равно что нарушить присягу…»

— Я не хочу, чтобы вы уподобились мешочнику, — прервал его мысли Князев. — Сегодня вечером наша машина пойдет в Вишеру за бумагой, я пришлю вам этот мешок с бойцом.

Ракитин поблагодарил, пожал Князеву руку и с папкой под мышкой вышел из избы. Шатерников в одиночестве сидел на куче черной, прошлогодней соломы и ел хлеб с маслом. Масло замерзло, и он не намазывал его на хлеб, а подцеплял кончиком ножа и отправлял в рот. Когда Ракитин подошел, Шатерников подвинул ему масло.

— Я угощаю вас маслом, — сказал он церемонно.

— Спасибо.

Некоторое время они молча жевали, затем Шатерников вяло спросил:

— Ну, что там?..

— Все в порядке. Выписки из материалов в этой папке, а трофеи пришлют вечером машиной.

— Обо мне он не говорил? — с той же ленцой спросил Шатерников.

— Говорил! — Ракитин, почувствовал, что бледнеет, он не ожидал, что так быстро решится на этот разговор.

— Что же именно?.. — протянул Шатерников, ковыряя ножом масло.

— Он говорил, что для политработника вам недостает ни понимания, ни знаний, ни даже смелости, а главное — умного сердца…

Щеки и лоб Шатерникова покрылись хлопьями румянца.

— Вы, очевидно, разделяете его мнение?

— Да!.. Поверьте, я говорю из доброго чувства… Неужели вам самому, сильному, волевому человеку, не ясно, что покамест вы политработник только по должности?

— Да вам-то какое дело? — не столько с гневом, сколько с удивлением вскричал Шатерников.

— Если б вы действительно были политработником, вы бы не задали такого вопроса.

Шатерников не ответил и занялся своим вещевым мешком, он сложил туда остатки провизии, туго стянул горловину лямками и повесил мешок за спину.

А у Ракитина было тяжело на душе, хотя он считал, что поступил правильно, сказав Шатерникову все начистоту. Несмотря на все происшедшее между ними, Шатерников был ему дорог, хотя и по-иному, чем прежде, когда он смотрел на него со слепым юношеским обожанием.

— Когда мне дадут батальон, — нарушил молчание Шатерников, — там у меня мальчики вроде вас будут по струнке ходить! — Но в тоне его не было злобы.

Ракитин с любопытством взглянул на Шатерникова. Тот с отчужденным видом высматривал что-то в конце длинной и пустой деревенской улицы.

— А что, — повернулся он вдруг к Ракитину, и глаза его блеснули, — пошли бы вы ко мне комиссаром?

— Я не умею по струнке ходить.

— Знаю! — Шатерников широко улыбнулся. — То-то в вас и дорого.

— Что ж, я бы пошел, — серьезно сказал Ракитин.

— Не отпустят вас, — вздохнул Шатерников. — А жаль! Эх, и повоевали бы мы с вами — на всю железку!.. — Вслед за тем он вскочил и замахал руками, чтобы привлечь внимание проезжавшей мимо машины…

И вот они снова трясутся в кузове грузовика, и свистит ветер в ушах, и где-то краем неба проходят немецкие бомбардировщики, и тревожно шутят попутчики, и Шатерников спокойно обозревает в бинокль небо. Все это было совсем так же, как и недавно, несколько дней назад, а Ракитину кажется, будто целая жизнь легла между их отъездом и возвращением.

Часа через три, промахнув пост регулировщика, машина въехала в Малую Вишеру. Они слезли неподалеку от белого двухэтажного здания, где помещалось политуправление.

— Ну, пойдем докладывать по начальству? — улыбнулся Шатерников.

— Мне надо сперва вернуть мешок кладовщику.

— Я провожу вас, — сказал Шатерников.

Они пошли рядом.

1957

Путь на передний край

1