Ранневизантийский город (Антиохия в IV веке)

Это накапливавшееся годами недовольство народных масс Антиохии и прорвалось наружу во время событий 387 г. После "беспорядков" (???????) у общественной бани народ быстро двинулся к дворцу правителя и окружил его. Началась осада дворца, охранявшегося стражей (Liban7, XX, 3). Защитники дворца уже опасались, что восставшие ворвутся во дворец и правитель падет жертвой их гнева. Однако решетки и двери дворца, укрепленные изнутри, выдержали напор осаждавших (Liban., XX, 3). Ворваться во дворец им не удалось. Из осаждавшей дворец толпы непрерывно неслись крики о золоте, требуемом императором, и угрозы по адресу властей.

Пока происходила осада дворца, пришло в движение и то население, которое еще не было вовлечено в беспорядки (Liban., XXI, 5; MPG, 49, 38, 48). "Дерзкие действия стали общими для всего города" (Liban,, XXI, 8). Теперь уже повсюду слышались смертельные угрозы не только по адресу властей, но и самого императора. Со всех сторон неслись слова "горше всякого камня" (MPG, 49, 32). Народные массы стали повсюду уничтожать изображения императора и членов его семьи. Нарисованные на деревянных досках портреты императоров, выставленные у общественных зданий во многих местах города, были разбиты камнями. Той же участи подверглись и многочисленные статуи (Liban., XX, 7; XIX, 29-31; XX, 4; XXI, 5). Обвязанные веревками, они "были с поношением низвергнуты с пьедесталов". Разгневанный народ с бранью и оскорблениями таскал статуи императора и членов его семьи по улицам города. Затем они были разбиты на куски и сброшены в Оронт. Жертвой восставших стала даже тяжелая конная статуя Феодосия, в низвержении которой участвовала масса людей (Liban., XIX, 29-31; XXII, 7).

Ни среди принимавших участие в разгроме статуй, ни среди тех, кто смотрел на это, куриалов не было. Напуганные выступлением народа, они "избегали не только участвовать, но даже смотреть и, спрятавшись где пришлось, спасались из страха, как бы, появившись на улицах, не быть вовлеченными в дело" (Liban., XIX. 32).

Тем временем гнев народных масс стал обращаться уже и против местных богачей. Они бросились поджигать их дома. Запылал дом одного из представителей знати (Liban., XIX, 32; XXII, 9). Теперь, по словам Либания, "преступление стало принимать значительно более грозные размеры": ведь от тех, кто не воздержался от этих действий, "чего не следовало ожидать в дальнейшем" (XIX, 32).

События развертывались настолько неожиданно для куриалов, что курия не смогла уже ничего предпринять для предотвращения дальнейшего развития восстания. Куриалы, "рассеявшись вследствие напавшего на них страха и не имея возможности ни увидеть друг друга, ни обменяться словами о происходившем..., пребывали в бездействии, молясь, чтобы кончилось это несчастье, но не будучи в состоянии выступить активно" (Liban., XIX, 33). Либаний безусловно стремится оправдать куриалов и выдвинуть наиболее подходящие для данного случая причины их пассивности. Но несомненно, что их бездействие в начальный период развития восстания, когда восставшие осаждали дворец и низвергали императорские статуи, во многом определялось их собственным недовольством. Ведь тогда весь гнев восставших был направлен против чиновников императора, и куриалы ничего не предприняли для того, чтобы предотвратить низвержение статуй. Теперь же, когда народное недовольство обратилось против них самих, они действительно в страхе прятались в своих домах.

Военно-чиновная администрация города также пребывала в состоянии растерянности. Правитель со своей охраной был осажден во дворце. В городе находился отряд стрелков, несших полицейскую службу. Однако, видя размах восстания, они не решились вмешиваться в происходящие события. Их командир, храбрый и опытный военачальник, "был осторожен и медлил" (Liban., XIX, 33).

Тем временем народ стал поджигать дома богачей и восставшие "одни здания зажгли, другие собирались поджечь" (Liban., XXII, 9). Потеряв надежду взять осадой дворец правителя, повстанцы готовились и его предать огню. (Liban., XXII, 9). Напуганный вспышкой народного гнева, Иоанн Златоуст с ужасом думал о том, как он говорил впоследствии: "До какого неистовства не дошло бы безумство этих людей? Не разрушили бы они у нас город до самого основания и, перевернув все вверх дном, не лишили бы нас и самой жизни?" (MPG, 49, 82).