Ранняя бахча (СИ)

  Самое ласковое поле в степи - созревающий баштан, местами заросший высокой травой, куда любят прятаться большие полосатые кавуны; и нежный ветер шевелит тишину пахучими соцветиями. Это когда выстрелы одностволки осыпают искрами и дробями наглых ворон, выклёвывающих воронки в спелых арбузах.

  Вооружённый караульщик всем забредшим отвечает:

  - Нет арбузов, зелёные ещё, ого...оо, позже, позже, через недели две будут... - и добавляет тихо. - Жена моя ещё кавуны не ела, тебе кавун давать буду.

  Сам щёлкает, царапает ногтями большую, блестящую под пробравшимися сквозь траву лучами, выпуклую кору, - определяет, где поспевший арбуз. Под мышку и в шалаш, под топчан во влажную прохладу земли; с хрустом нарежет искры степи.

  Старый сторож и зелёный как кавун экономист, - оба Юлианы, третий человек меж ними бродячий археолог края, обросший Родион, рыжие толстые усы его свисают, - будто лиса, - только задавленный хорёк в клыках держит.

   Все, за вбитым в землю столиком сидят, грызут первый арбуз, самое сладкое начало в созревшей бахче. Пришёл наследственный хозяин нюхать новые экономические отношения, вычитывает торговый вес набухших земных глобусов. Охранники бахчи не всегда щедрые люди. Косточки ножом отделяют, которые на семена идут; те, что выплёвывают, не годны для будущего урожая. Чёрные косточки изо рта сторожа, лениво оседают на выступающий живот; эконом, свой плоский живот оглядывает, не задерживаются семечки, падают прямо на землю; смотрит на копателя, озабоченно выгадывает: сколько ещё арбузов нарежет дед Юлиан за всю вегетацию.

  Когда пестики вянуть начнут охранник, не срывая корень с тяжёлого плода, достаёт ножом один только искристый гребешок; экономно давит нёбами сок, усталым умом думает: я не для того караульщиком тут нанимался, чтобы косточками плеваться.

   Рассуждают Юлианы о космических полётах двуглавых орлов.

  Высокое время у златоустов, как побывавшее во рту семя, - не даст в будущем, богатство урожаю. Старый Юлиан медленно своё излагает, вроде сто лет прожил, и ещё сто будущих видеть собирается.

  Молодой палит выученными доводами, не сравнить устаревшую грамоту бывшего колхозника, и установку нового землепользователя при новом режиме.

  - Вы прожили как измотанное поколение, не владеете достижениями современности, и ваш прошлый строй, одно сплошное уныние, - молодой Юлиан, бережливо отделяет ножом скользкие косточки от мякоти, семенной материал запасает.

  Сторож медленно сжал в наполненном рту сладкие красные искры, по нему видно, что он один хочет владеть тишью всего баштана. Археолог грызёт корку арбуза до травянистой белизны, мешает вызревшему в эту весну земельному наследнику выгоду сосчитывать. Много пороков упрятали прошлые слои веков в курганы степи. А баштаны были и будут, они наименование своё, - от создания света образовали.

  - Не люблю, когда даже об плохих родителях, вытирают лощеные постолы, - твердит Родион, отрезал большой кусок арбузного гребешка и кончиком ножа вставил в челюсть. - Оставьте, наконец, Советский Союз в покое, дайте ему отстояться, тогда всякий поймёт, каким он широким стоял до наступившей земельной тесноты. Чувствую, по простору, в котором много тысяч лет дико бегала конница и собиралась воля предков, - проволоку жгучую протянуть хотят, упутывают шаги, не пройдешь где надо. Посмотри хотя бы на широкую вольность прошлых улиц, и теперешние проезды меж домами в высоких и низких строениях, - узость ума обнаруживается, внедрённое сжатие мысли теперешние люди мостят.

  - А что толку от ваших просторов, трухлеющие развалины во дворах со свиньями, и одни камышовые кровли.

  - Мой шалаш тоже камышом крытый, - дед Юлиан показывает на шалаш, - в жару дня, он прохладу бережёт; уж совсем ужато ходят те, кто не шагал по просторам империи, а прошлый строй мне, для улучшения общественной значимости целенаправленное образование дал. Я не учётчик, и не копатель, но среднюю вечернюю школу окончил, четыре вечерних года добавил к шести дневным; шесть директоров менялись каждое лето и в весну. Даже не знаю, откуда их брали. Всех приходилось спаивать, иначе выучиться невозможно. Не думайте, Юлиан Шатра тоже со всякими людьми образованными общался.

  Последний директор пришёл в вечёрку, с жёсткими намерениями поднять уровень посещаемости. Человек невысокий, костюм потёртый, шляпа с маслянистыми отпечатками пальцев, выбритый как убранная рожь, рассуждает толково, принялся утверждать: что не совсем каждому аттестат выдаст. Чувствуется! - потомственный наставник пришёл. Наконец и его удалось запоить, почти год не давали человеку вытрезвиться, не мог опомниться вечерний директор, - пора аттестаты выписывать, он авторучку роняет, коряво удерживает. У всех выпускников сияют в памяти размахи его удлинённой подписи. Больше других директоров продержался любезный Христофор Пантелеевич, - аж воспоминаниям сладко.