Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)

Речь идет об установке, которой имплицитно или эксплицитно издавна руководствовались и сегодня руководствуются исследователи сознания – философы-гносеологи, логики, психологи. Теперь можно сказать: также Гуссерль и феноменологи гуссерлевского направления. Ибо та же ориентация на «нормальное» сознание имеет место и в феноменологии, ранней и поздней, и в ещё дофеноменологических исследованиях Гуссерля. В ФА её автор, не особенно вдаваясь в эту проблематику, фактически имеет дело с сознанием «нормальным», с сознанием не ребенка, а (относительно) зрелого человека. Историко-генетические аспекты иногда всплывают, но именно маргинально, в ссылках (они тоже интересны, о чем при конкретном рассмотрении ФА будет идти речь). Подобная же установка сохранится в феноменологии – раннего, среднего и позднего периода, с той существенной оговоркой, что впоследствии появится внутреннее уточнение, различение между «статической» и «генетической» феноменологией, причем характер и специфика «генезиса» в каждом случае будет специально, эксплицитно определяться.

Нечто подобное имеет место в ФА. Характеристика «нормального», «зрелого» сознания, которую дает и Брентано, в общем и целом выдерживается в этом исследовании по философии математики. Такое именно сознание молчаливо предполагается как предмет и при анализе сути математических понятий и оперирования ими. Другое дело, что в данном случае обращение Гуссерля к психологическому материалу означает специальную для философии вообще, философии математики, в частности, теории числа, в особенности, генетическую работу, нацеленную на выявление истоков, генезиса (Ursprung) математических понятий – на пути изучения представлений, деятельности по их соединению. И вот для всех этих целей уточнения, за которые взялся Брентано, имели серьёзное значение и, полагаю, были приняты во внимание ранним Гуссерлем. Конечно, многое в определении специфики психических феноменов еще не удалось Брентано, что было замечено и, как будет показано, отчасти прямо оговорено Гуссерлем в ФА.

Вторым обстоятельством, повлиявшим на уточнение и видоизменение «аристотелевской» поначалу позиции Брентано, стало испытанное им и запечатлевшееся уже в «Психологии…» влияние Декарта. Как отмечает Д. Мюнх, воздействие идей и методов Декарта на формирование позиции «Психологии…» вряд ли можно оспаривать; в основе этого произведения «с очевидностью лежит свойственное эпохе модерна (Нового времени. – Н. М.) понятие сознания, в существенной степени сформированное также и Декартом» (D. M"unch, op. cit. S. 59). При определении картезианских мотивов брентановской концепции чаще всего упоминаются: 1) классификация психических феноменов с выделением представлений, суждений и эмоциональных проявлений (Gem"utsbewegungen); 2) понимание суждений как утверждения (содержания) соответствующих представлений; 3) апелляция к понятию непосредственной «очевидности», ясности, отчетливости суждений, т. е. к особому «усмотрению», неотделимому от истины.

Эти линии, связующие учение Брентано с концепциями и понятиями Декарта, можно считать так или иначе фактически присутствующими также и в ФА – ещё задолго до того, как Гуссерль целенаправленно, последовательно проделает свой собственный «картезианский поворот» на трансценденталистском пути. И все же в ФА нет прямого следа специальной работы автора над текстами Декарта – сопоставимой, например, с тем вниманием, которое уделяется Лейбницу, Локку или Канту. Формирование собственного понимания Гуссерлем идей и традиции Декарта – далеко впереди. Во всяком случае, такого зрелого самостоятельного толкования мы не обнаруживаем ещё и в ЛИ. Но опосредованно – через Брентано и других авторов – Декарт уже присутствует в поле зрения тогдашних философии и психологии.

Снова вернемся к проблеме «психического феномена».

Оба терминологических аспекта – и существительное «феномен», и прилагательное «психический» – имеют свое значение. Но оно существенно различно для Брентано периода «Психологии…», и для Гуссерля периода ФА. Парадоксально, но факт: именно для Брентано рассуждения и о феномене, и об особой феноменологии имеют весьма важное значение, тогда как для будущего основателя новой феноменологии в ФА их осмысление принципиального характера – дело будущего, хотя и не очень далекого. Обратимся сначала к Брентано.

В чем ещё концепция ФА не могла не восходить к работам Брентано (впрочем, конечно, и к очень многим другим психологическим произведениям), так это в концепции представлений (Vorstellungen).