Тактика проволочек прикрывала собой нежелание обнародовать отказ от создания своих профсоюзов. В первое время это вызывалось опасением перед укреплением того крыла, которое возглавлялось Г. Штрассером и в своей социальной демагогии заходило, по мнению Гитлера и его окружения, чересчур далеко. Позднее определяющим стало стремление во что бы то ни стало добиться укрепления связей с крупным капиталом, чему могло помешать существование профсоюзов НСДАП. Для внешнего мира это изображалось, однако, как раз наоборот: создание нацистских профсоюзов только-де «укрепит эксплуататорскую капиталистическую систему». А вот несколько иное объяснение — с той же, впрочем, целью профсоюзы «лишь ослабили бы идеалистический боевой (!) дух движения и отклонили бы внимание на экономические вопросы». А именно от этих вопросов, касавшихся борьбы за жизненный уровень, нацисты хотели отвлечь рабочих.
Многое объясняет следующее высказывание мюнхенской «Гроссдойче цайтунг», которая в период запрета «Фёлькишер беобахтер» была эрзацем этой газеты: «Нам постоянно делают упрек в том, что мы боремся против профсоюзов и хотим разрушить рабочие организации... Мы стремимся превратить союзы в то, чем они должны быть, в организации общности экономических интересов», иными словами, «общности предпринимателей и рабочих».
В итоге (даже по данным самих нацистов, без сомнения приукрашенным) в 1930 г. процент рабочих в НС ДАП равнялся 28,1, в то время как рабочий класс составлял 45,9% населения страны. Следует отметить, что понятие «рабочий» у нацистов не соответствовало общепринятому тогда. Они включали в эту категорию и всех работников умственного труда, что, естественно, существенно меняло картину. Очень характерно также, что в районах, где была сосредоточена крупная индустрия — Рурской области, Берлине, Верхней Силезии, — процент рабочих среди членов нацистской партии был гораздо ниже, чем в Тюрингии и Бадене, где преобладала мелкая промышленность.
В мае 1926 г. в Мюнхене было созвано генеральное собрание партии. Одно из его решений касалось программы и объявляло ее неизменяемой. В несколько более позднем документе это формулировалось так: «Программа является неприкосновенной догмой!» Но неприкосновенной она была только для членов партии и ее приверженцев. Для нацистских же главарей и в этом смысле закон не был писан: в неизменяемую программу вносились «поправки» и «уточнения», соответствовавшие курсу на упрочение связей с крупной буржуазией и завоевание на сторону фашизма средних слоев. После Второй мировой войны один из главных экономических советников фюрера, Кеплер, сообщил, что, когда в 1927 г. впервые встретился с ним, тот дал ему понять о «полной непригодности» экономических разделов программы НСДАП.
В апреле 1928 г. в нацистской печати появилось небольшое, но весьма многозначительное сообщение о том, что пункт 17-й программы, касавшийся экспроприации крупных земельных владений, надо рассматривать, как обращенный исключительно против землевладельцев-евреев. Это было равносильно отмене данного пункта, ибо крупная земельная собственность в подавляющем большинстве (если не целиком) находилась в руках чистокровных юнкеров-«арийцев». Целью нацистского руководства было доказать свою полную и неотъемлемую приверженность принципам частной собственности вообще, в области сельского хозяйства в частности; это должно было снискать симпатии юнкерства и помочь завоевать голоса сельского населения остэльбских провинций, находившегося в огромной экономической и политической зависимости от юнкеров.
Спустя почти два года, в марте 1930 г., последовало второе разъяснение — вновь в той же области. В программе 1920 г. упоминалась земельная реформа (немыслимая без раздела наиболее крупных поместий). Теперь нацисты объявили, что и крупные землевладения имеют право на существование, ибо «выполняют свои специфические задачи». Поддержка со стороны юнкерства сыграла не последнюю роль в дальнейшей политической борьбе, завершившейся приходом фашистов к власти.