Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Стоял ошеломленный, думая: уж не сон ли это? Что-то раньше я ни разу не забредал на солнечную цветастую поляну. Ей-ей, не забредал. А ведь знал свой лес как будто бы неплохо.

Каждый раз, отправляясь в гости к лесу, я непременно делал для себя какое-нибудь новое открытие. Лес как бы одарял меня щедрыми подарками. То где-то в чаще обнаруживал внушительного вида дворец трудолюбивых муравьев — точно литой из бронзы конус, потемневший от времени, то в глухой низине, заросшей колючим кустарником, открывал не ведомое никому озеро с черной тяжелой водой, при виде которого душу охватывала тревожная оторопь. А дикие буйные заросли папоротника? Присядешь на корточки, и кажется тебе, что перенесся ты каким-то чудом в девственные тропические джунгли, покрывавшие нашу планету миллионы лет назад.

После очередной прогулки в лес я возвращался домой всегда бодрым и сильным. И мне тогда думалось, что душевно я стал значительно богаче. Как будто древний русский лес поделился со мной своей многовековой мудростью.

Вот так стоял я, приглядываясь к веселой полянке, поразившей меня и своим буйным разноцветьем, и белыми кустами калины, как вдруг взгляд задержался на тонюсенькой березке и такой же стройной осинке. Будто они, любопытницы, прибежали с опушки посмотреть на затейливый узор ковра, расстилавшийся по светлой праздничной прогалине, да так навсегда и загостились.

Смотрел на хрупкие деревца и все не мог наглядеться. Мне никто не мешал. В эту пору не часто заглядывают в лес люди. Ни земляника, ни малина еще не созрели. Не скоро наступит и грибная пора. А так просто шататься от дерева к дереву какой смысл? — рассуждают многие.

Вольготно жилось осинке и березке на просторе, обласканным со всех сторон солнцем, защищенным от промозглых осенних и свирепо-лютых зимних ветров высокими елями, окружавшими поляну.

Но у мужающих из месяца в месяц березки и осинки была и своя забота: изо всех сил тянулись они к высокому небу чистейшей бирюзы. Ни та, ни другая не хотела уступать сестре первенства в росте. Потому-то они и были такие тонкие, такие хрупкие. В эту весну березка чуть-чуть переросла осинку. Ее задорно кудрявая вершинка на сколько-то сантиметров возвышалась над привставшей на цыпочки осинкой. И березка, мнилось, торжествовала.

Но кто знает, что ждет ее в следующем году? А вдруг за лето осинка поднакопит силы да будущей весной поднимется выше ликующей сейчас сестры? Может ведь и такое случиться!

Так вот растут и в семье двойняшки. Один год одна сестра перегонит в росте, другой — вторая.

Белочка

Шагал без дороги по августовскому просветленно-просторному лесу. На знойных полянках стрекотали сухо, наперегонки, неутомимые кузнечики.

Птицы не пели, лишь стайки жирных дроздов, квохча по-куриному, перелетали тяжело с рябины на рябину.

Изредка поверху лениво задувал ветер, снулые деревья ненадолго оживали, шелестя метелками, а по колкой, перестоявшейся траве перебегали пестрые солнечные зайчики.

Часто на полянках, а то и между елей или берез, попадались кострища — выгоревшие до перегноя пятачки с едко вонючими головешками, консервными банками, расколотыми бутылками и прочим мусором беспечных туристов, которым почему-то так легко сходит их варварское отношение к природе.

Дачный поселок, еще не видимый за деревьями, уже давал о себе знать стуком ретивых молотков и гавканьем собак, когда я спустился в узкую ложбинку. Здесь пахло отволглой землей и грибами.

Гнедой стригунок, хрумкая прилежно сочную траву, даже не поднял головы, лишь покосился на меня темным, лиловеющим мягко глазом. В начале мая он был по-мальчишески длинноногим, беззащитным жеребенком, ни на шаг не отходившим от матери, покорной, выносливой кобылки местного, равнодушного к своим делам лесника.

— Ну, и вырос же ты, Шустрый! — сказал я. Погладил ласково стригуна по жесткой гриве, поднялся на увал. Деревья разбрелись в разные стороны, и замелькали впереди шиферные крыши дачных домиков.

Вдруг у меня из-под ног кто-то метнулся в сторону и, пробежав по траве, прыгнул на стоящий поблизости орешник.

Оглянулся, а это огненная белочка с пушистым, дымчато струившимся хвостом.

Поцокал языком, а она, как бы желая похвастаться своей ловкостью и сноровкой, пробежала несколько раз вниз и вверх по кусту орешника, а потом маханула на молоденькую осину. Глянула на меня с вершины, как бы вопрошая: «А ты так умеешь?», — и сызнова прыгнула с поразительной отчаянностью, пролетев по воздуху не знаю уж сколько метров.

Повисла белочка на еловой ветке, покачалась на ней, точно на качелях, а потом по бронзовеющему стволу старой ели устремилась вверх, все выше и выше, пока совсем не скрылась в густой хвое.

Еще поцокал, ожидая: не появится ли опять красавица шалунья, но ей, видимо, было уже не до меня.

Подумал, направляясь к поселку: «Спасибо, веселая, даже за эту мимолетную радость!»

В гости к солнцу

Весь день моросило. Ну прямо как в октябре. Выйти во двор даже не хотелось. А время стояло еще летнее — августа середка. Но под вечер потянуло ветерком, и дождишко перестал.