– Конечно, – сказал Шаман Боб, – если это то, чего ты хочешь. Что до меня, то я хочу летать. Но не как пилот – как птица. Парить высоко в небе над притихшей страной, ища дух свободы. Или, быть может, играть на саксофоне, – продолжал он, – выступать с Холройдом Уилсоном, во время его последнего турне, перед тем, как Зима взяла его к себе. А может быть, я сделал бы так, чтобы мне приснилось, будто я стал известным, – добавил Боб, – или даже уважаемым. Или
Лицо Шамана Боба стало мечтательным, и у него начали смыкаться веки. Я не мог определить, то ли это благоговейное почтение, порожденное нашими разговорами о снах, то ли он просто задремал. С зимсонниками такое случается часто.
– Тебе никогда не снился синий «Бьюик»? – спросил я.
Шаман Боб резко встрепенулся, и через мгновение его костлявые пальцы схватили меня за куртку и притянули к нему.
–
Я ответил не сразу.
– У меня еще один, последний вопрос, – сказал я. – Может ли воспоминание о снах раскрываться в сознании в обратной последовательности, под воздействием более поздних впечатлений?
– Сам я в таких вещах не разбираюсь, – подумав, сказал Шаман Боб, – и не слышал о тех, кто в них разбирается. Но наркоз способен время от времени подбрасывать интересную косточку. Ты точно не хочешь присоединиться к нам?
– Точно.
Я прошел к двери и обернулся. За нашим разговором следили все до одного находящиеся в гостиной зимсонники. Сейчас они смотрели на меня своими широко раскрытыми, запавшими глазами, моргая словно совы.
– Уясните следующее, – громко произнес я, обращаясь ко всем присутствующим. – Нет никакого сна про синий «Бьюик», определенно нет «Активного управления», и, уж конечно, ничего нет в «Саре Сиддонс».
Зимсонники слабо улыбнулись и лениво закивали. Ллойд говорил, что за каждого зимсонника, приведенного в «Сиддонс», я получу по четыре банки консервированного риса с соусом «Амброзия». Каждый новый постоялец будет означать, что Бригитта станет на четыре часа ближе к Весеннему пробуждению и на четыре часа отдалится от каннибализма. Консервированный рис с соусом «Амброзия», и в лучшие времена вещь неплохая, сейчас казался как никогда привлекательным.
Уволенный и отправленный перекладывать бумаги
«…Служба Зимних консулов не насчитывает и четырехсот лет, и за это время она почти не изменилась. И привратники, и Консулы ведут свое происхождение от ночных сторожей, и этим термином нередко описывались оба ремесла. Средняя продолжительность жизни Зимнего консула невысока, однако перспективы продвижения по службе и щедрое жалованье обеспечивают то, что желающих поступить в Службу всегда более чем достаточно. И это очень кстати…»
Пока я был в «Уинкарнисе», небо затянуло тучами, и порывистый ветер гонял снег облаками белых хлопьев, которые беспорядочно кружились в воздухе, не оседая на землю. Видимость по-прежнему оставалась довольно приличной, хотя вряд ли можно было рассчитывать на то, что так продлится долго: Джонси уже протянула трос от своего Снегохода к большому бронзовому кольцу у входа в Консульство, чтобы можно было найти то или другое, если дела станут совсем плохи.
Когда я вошел в здание, меня встретило ощущение неспешной лени, словно все готовились к уютным выходным в четырех стенах. Трикл неторопливо печатал на большой машинке, Джонси развалилась за столом, читая доклад. Фоддер стоял у кофеварки, уставившись вдаль, погруженный в свои мысли. Вероятно, думая о младенцах. Или о каком-то военном поражении, к которому был причастен. Или о неразделенной любви. Или о вкусном пироге с бобами и жареной картошкой. На самом деле я понятия не имел, о чем он думает. Определить это по его виду было невозможно.
Я услышал, как Токката ругается на кого-то по телефону из уюта своего кабинета, но теперь, когда я уже привык к причудам Двенадцатого сектора, в проблеме Авроры-Токкаты больше не было ничего необычного, и я понимал, почему никто из сотрудников Консульства не видит тут ничего странного.