Ранние грозы

Наташа застенчиво и робко взглянула на отца.

Павел Петрович все с тою же задумчивою улыбкой отстегнул цепочку с часами и, отдав ее Коле, молча смотрел на него.

А Наташа, вдруг вспомнив, что отец не знает еще ее решения, крепче прижала к себе Колю и, склонив к нему свое лицо, тихо поцеловала его.

Павел Петрович серьезно и даже угрюмо глядел на него…

Наташа молча подняла на него свои глубокие темные глаза.

– Папа… – начала она тихим, печальным голосом.

Павел Петрович вдруг опустил голову и глаза.

Наташа еще ближе придвинулась к нему и положила руку на его руку.

– Возьмем его… себе… – заговорила она все так же робко и застенчиво. – Он не виноват…

И вдруг ей вспомнилось, как год тому назад эти же слова сказала Марья Сергеевна ей, Наташе. И тогда она не верила этому и не хотела, не могла найти в своей душе доброго чувства к этому ребенку. И вот теперь она сама просит об этом отца…

Она еще нежнее сжала его руку и, мучительно томясь, ждала, что он ей скажет…

Видя, что он молчит, она заговорила опять, не спуская с него печальных просящих глаз:

– Прости ее, папа…

Павел Петрович приподнял голову и слегка пожал ее холодную, дрожащую от волнения ручку.

– Я уже давно простил ее, Наташа… – сказал он грустным и глухим голосом.

– Так для нее… Я обещала ей… Папа, у него никого нет… никого…

Голос ее дрожал и прерывался. Павел Петрович сумрачно молчал, глядя на них исподлобья, и вдруг в лице его что-то дрогнуло, и светлые точки заблестели в его глазах. Он молча прижал к себе Наташу и поцеловал ее долгим, крепким поцелуем.

Он ничего не ответил, но по лицу его и глазам она все поняла, и, вся засияв счастьем и радостью, вдруг кинулась к нему на грудь и зарыдала.

Павел Петрович тихо и нежно прижал к себе ее голову, нежно и молча целовал, а она плакала, прижимаясь к нему, и все лицо ее было в слезах, а на душе ее было так светло и легко…