Хэймер проделал путь от мальчика с хлопушкой до режиссёра фильма, который в 1999 году занял 6-е место в списке лучших английских картин всех времен по опросу Британского Киноинститута. В некоторых источниках можно прочитать, что после ухода из «Илинга» он не смог найти достойного пристанища и в начале 1960-х умер от пьянства: Хэймеру фактически отказывают в единоличном авторстве блестящей комедии «Школа мошенников» (School For Scoundrels
), которую он снял за три года до смерти, и в том, что его экранизация честертоновского «Отца Брауна» (Father Brown, 1954) с Алеком Гиннессом представляет интерес. В «Илинге» он был полной противоположностью Бэзила Дирдена и предпочитал личные проекты, исследуя темные закоулки души: в его новелле из «Мертвой ночи» Ральф Майкл, заглядывая в старое зеркало, начинал постепенно приобретать повадки человека, которому когда-то принадлежало это зеркало и который совершил убийство. Главный фильм этого режиссёра «Добрые сердца и короны» – обладает циничным чувством юмора, которое было чуждо «Илингу» Т.Э.Б. Кларка: Хэймер в молодости сам писал стихи и вместе с Джоном Дайтоном привнес поэзию в «простое искусство убивать». Название взято из поэмы Альфреда Теннисона «Леди Клара Вер-де-Вер» («Kind hearts are more than coronets, and simple faith than Norman blood»), главный герой комментирует убийство леди Агаты Д’Эскойн перефразированной цитатой из Лонгфеллоу («I shot an arrow in the air; she fell to earth in Berkeley Square»). «Добрые сердца и коронеты» не столько funny, сколько witty – фильму свойственно то холодное британское остроумие, которое способно привести в восторг, не вызывая резких приступов смеха.
***
Под конец обучения я написал для Зайцевой статью о Николае Лебедеве. Этот режиссёр казался мне самым кинематографичным из всех российских постановщиков тех лет. Николай узнал о моей работе через одну общую вгиковскую знакомую и пригласил меня на киностудию «Мосфильм», где я посмотрел на видео его раннюю короткометражку (он начал снимать, еще учась на киноведческом факультете ВГИКа, причем, у моего мастера – Л.А. Зайцевой).
Сегодня я, как некоторые советские режиссёры и киноведы, которых я ругал в молодости, считаю, что кино должно нести правильные идеи, воспитывать нравственность, гуманное отношение к человеку, доброту. Но я не стал неореалистом и антиамериканистом, поэтому мне близок Стивен Спилберг, объединяющий в своем творчестве мастерство мизансцены, развлекательное начало и гуманизм. Это забавно в том плане, что в начале статьи о Николае Лебедеве, который также любит Спилберга, идет рассказ о моем негативном отношении к Чезаре Дзаваттини – идеологу «итальянского неореализма», течения, из которого Спилберг почерпнул часть своего гуманизма, переработав в духе американской культуры и кинематографической традиции.