Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]

То была маленькая, совсем легкая двухколесная охотничья коляска, запряженная двумя крупными, лоснящимися, энергично фыркающими гнедыми. Поводья держала молодая дама лет девятнадцати-двадцати, возле которой сидел пожилой господин внушительной, благородной наружности с седыми, зачесанными вверх усами a la russe[17] и густыми седыми бровями. Слуга в простой черно-серебристой ливрее декорировал собою заднее сиденье.

В начале спуска лошади перешли на шаг, так как одна из них вроде бы занервничала и забеспокоилась. Она сдвинулась влево в дышле, пригнула голову к груди и переставляла стройные ноги, так дрожа, так сопротивляясь, что пожилой господин, несколько встревожившись, наклонился, дабы элегантной левой рукой в перчатке помочь молодой даме натянуть поводья. Управление коляской, судя по всему, было поручено ей на время и полушутя, по крайней мере она правила как-то по-детски важно и вместе с тем неопытно. Строго, строптиво она слегка повела головой, пытаясь успокоить боязливое, упирающееся животное.

Девушка была стройной шатенкой. Волосы, которые повыше затылка были стянуты в тугой узел, а на лбу и висках лежали легко, свободно, так что виднелись отдельные светло-каштановые пряди, покрывала круглая темная соломенная шляпка, украшенная лишь тонким плетением из лент. Одета она была в короткий темно-синий жакет и простого покроя юбку из светло-серой ткани.

На овальном, утонченных линий нежно-смуглом лице, свежо порозовевшем на утреннем воздухе, самым привлекательным, без сомнения, являлись глаза: пара узких, удлиненного разреза глаз — тоненький ободок радужки сверкал чернотой, — а над ними удивительно равномерными дугами выгнулись будто пером выписанные брови. Нос, пожалуй, был немного длинен, а губам, хоть четким и изящным, полагалось бы быть потоньше. Сейчас, однако, им придавали очарования мерцающие белизной, чуть разреженные зубы, которыми девушка, силясь справиться с лошадью, энергично зажала нижнюю губу, почти по-детски выдвинув круглый подбородок.

Было бы неверно утверждать, что лицо это отличалось яркой, восхитительной красотой. Оно обладало привлекательностью молодости и радостной свежести, и привлекательность эту словно разглаживала, утишала, облагораживала состоятельная беспечность, прекрасное воспитание и холеная роскошь; представлялось несомненным, что узкие блестящие глаза, пока еще с избалованной досадой смотревшие на упирающуюся лошадь, в следующую минуту снова примут выражение уверенного, само собою разумеющегося счастья. Широкие, взбитые у плеч рукава жакета плотно обхватили запястья, и ничего я не видел более прелестного, изысканно-элегантного, чем эти тонкие, матово-белые руки без перчаток, державшие поводья!

Я стоял на дороге, по мне не скользнул ничей взгляд, коляска проехала мимо, и, когда снова набрала скорость и быстро исчезла, я медленно двинулся дальше. Во мне затрепетали радость и восхищение, но в то же время всплыла какая-то странная острая боль, терпкое, тоскливое чувство — зависти? любви? — не смею договорить — презрения к себе?

Пишу эти строки, и мне представляется жалкий попрошайка перед витриной ювелирного магазина, уставившийся в дорогостоящее мерцание сокровищ. В этом человеке никогда не родилось бы отчетливое желание обладать драгоценностью, ибо уже одно представление о подобном желании смехотворно-немыслимо и превратило бы его в посмешище в собственных глазах.

XII

Хочу рассказать, как вследствие случайности через восемь дней увидел молодую даму вторично, а именно в опере. Давали «Маргариту» Гуно, и едва я вошел в ярко освещенный зал, чтобы пройти к своему месту в партере, как она появилась с другой стороны в ложе у просцениума слева от пожилого господина. Попутно я отметил, что во мне при этом самым смехотворным образом взмыл слабый страх, какое-то смущение и что я по непонятной причине тут же отвел глаза, принявшись разглядывать другие ярусы и ложи. Только с началом увертюры я решился рассмотреть пару подробнее.