Ранние рассказы [1940-1948]

До того, как Радфорд привел Пегги, он был, видимо, самым юным из посетителей Черного Чарльза. Он уже больше двух лет ходил туда один, раза по два, по три в неделю. И всегда засветло, по той простой причине, что поздно вечером ему не разрешалось уходить из дому. Правда, на его долю не доставалось той толкотни, того гомона и чада, которыми славилось заведение Черного Чарльза в ночное время; зато и днем он получал кое-что не хуже, а то и получше. Он мог слушать, как Черный Чарльз играет подряд все знаменитые песни. Нужно было только разбудить его. Но в этом-то и была загвоздка. Черный Чарльз после обеда спал и спал мертвецким сном.

Оказалось, что с Пегги бегать на Уиллард-стрит к Черному Чарльзу еще лучше, чем одному. С ней было хорошо не только сидеть на полу, с ней и слушать было хорошо. Радфорду нравилось, как она подтягивает к подбородку длинные крепкие ноги, все в синяках и ссадинах, и сплетает пальцы на лодыжках. Нравилось, как она, когда слушает, прижимает рот к коленкам, так что от зубов остаются метины. И как она потом шла домой: не болтала, только иной раз поддаст ногой камешек или консервную банку или в задумчивости раздавит пяткой надвое окурок сигары. В общем, она была девчонка что надо, хотя Радфорд, конечно, ей этого не говорил. У нее была опасная привычка чуть что лезть с нежностями, даже, кажется, совершенно безо всякого повода.

Но надо отдать ей справедливость — она даже научилась будить Черного Чарльза.

Однажды, когда они, как обычно, в четвертом часу вошли в кафе, она сказала:

— Радфорд, знаешь что? Можно, сегодня я его разбужу?

— Валяй. Если только у тебя получится.

Черный Чарльз, сняв ботинки, спал на старой жесткой кушетке, отгороженный несколькими неубранными столиками от своего любимого рояля.

Пегги подошла к вопросу с научной обстоятельностью.

— Что же ты? Давай буди.

— Погоди, не мешай. Я сейчас.

Радфорд смотрел на нее снисходительно.

— Н-да. Его так просто не растолкаешь. Видела, как я? Нужно выбрать верное место. Где почки. Ты же видела.

— Вот сюда? — Пегги ткнула пальцем в чувствительный островок на спине у Чарльза, отчеркнутый сверху сиреневыми подтяжками.

— Давай-давай.

Пегги размахнулась и ударила.

Черный Чарльз чуть пошевелился, но продолжал спать, не переменив даже позы.

— Не попала ты. И потом, надо гораздо сильнее.

Пегги задумала сделать из своей правой руки более сокрушительное оружие. Сжала кулак, просунув большой палец между средним и указательным, и, вытянув руку, залюбовалась своей работой.

— Так ты только палец сломаешь. Слышишь? Убери палец…

— Не мешай. — И Пегги, словно цепом, ударила спящего по спине.

Удар подействовал. Чарльз испустил истошный вопль и на добрых два фута подлетел в душный воздух непроветренного кафе. И еще не успел приземлиться, как Пегги обратилась к нему с просьбой:

— Пожалуйста, Чарльз, будь добр, сыграй мне «Леди, леди».

Чарльз поскреб в затылке, опустил свои огромные ступни в носках прямо на усыпанный окурками пол и скосил глаза:

— Ах, это ты, Маргарет?

— Да. Мы только что вошли. Нас всем классом задержали, — объяснила она. — Пожалуйста, будь добр, сыграй мне «Леди, леди».

— С понедельника начинаются летние каникулы, — радостно вставил Радфорд. — Мы сможем приходить каждый день.

— Вот как? Это здорово, — сказал Чарльз. И не просто сказал, а ему в самом деле было приятно. Он поднялся на ноги — большой, добрый великан, — стараясь стряхнуть с себя тяжелое въедливое похмелье. И пошел куда-то наугад в том направлении, где стоял рояль.

— И мы сможем приходить раньше, — пообещала Пегги.

— Вот и отлично, — отозвался Чарльз.

— Ты не туда идешь, Чарльз, — сказал Радфорд. — Так прямо в дамскую комнату.

— Он еще спит, Радфорд. Стукни его покрепче.

То было, я думаю, хорошее лето — целые дни, наполненные звуками Чарльзова рояля. Но точно я не знаю, Радфорд ведь рассказал мне просто одну историю, а не всю свою автобиографию. Дальше он мне рассказал об одном ноябрьском дне. Это было еще в кулиджевские времена, но в каком именно году, не знаю. Кулиджевские годы все на одно лицо.

День был ясный. Полчаса назад ученики эйджерсбургской начальной школы, отчаянно толкаясь, высыпали из дверей на улицу и разошлись. И теперь Радфорд и Пегги сидели верхом на стропилах нового дома, который как раз строился тогда на Мисс-Пэккер-стрит. Никого из рабочих поблизости не было. И никто не помешал им забраться на самую высокую, самую тонкую балку.

Удобно устроившись на высоте целого этажа над землей, они разговаривали о важных вещах — как пахнет бензин, и какие уши у Роберта Хермансона, и какие зубы у Эдис Колдуэлл, и какими камнями удобнее всего швыряться, и о Милтоне Силлзе, и о том, как пускать сигаретный дым через нос, и о людях с дурным запахом изо рта, и о том, какой длины должен быть нож, чтобы зарезать человека.