Ранний эллинизм

Конечно, все это можно было бы выразить гораздо проще. Вместо "породителя" можно было бы сказать "творца" или "художника"; вместо "пиром божественных вдохновений" можно было бы просто сказать "красотой" и т.д. Однако для нас это не просто риторика, как склонны думать многие. Риторика бывает не только внешняя и безвкусная. Она часто вызывается большим подъемом чувств, который не вмещается в рамки обыденной речи. Мы склонны думать, что и в риторике Каллистрата отнюдь не только внешние словесные упражнения.

Стоит только представить себе неоплатонизм с его настроением и терминологией, чтобы сразу заметить тут существенное сходство. Отождествление являемого с являющимся, возведение при помощи искусства к "истинно-сущему", все эти упоминания о "вакханствующем пророчестве", о демиургах истины, о "чудесах души" и даже такой термин, как "символ" (symbolon), имеющий только в неоплатонизме значение именно символа, - все это с полной убедительностью показывает, что здесь мы несомненно находимся на путях к неоплатонической эстетике и что риторика эта хранит под собой назревающую интуицию синтетического универсализма.

В остальных отношениях Каллистрат приближается к Филостратам. Он тоже любит пышные, дышащие жизнью формы; он любитель "душевного", живого, животрепещущего; можно сказать, после предыдущего нашего анализа, что он тоже синтезирует "ум" и "душу" вещей с их "телом", получая напряженные, густые и сочные формы жизни. Это у него же часто применяется при помощи резких контрастов (ср. выше неиствующая вакханка с мертвым животным в руках). В описании статуи Сатира (1 гл.) читаем:

"Ты мог бы заметить, как жилы его напряглись, как будто наполнившись воздухом, и Сатир, как будто желая из флейты извлечь звуки, выпускает из груди дыхание, статуя оживает, и камень как будто усилие делает двигаться. Он как бы хочет нам показать, что ему от природы дан дар дыхания и что он сам изнутри, из своей груди извлекает нужную силу дыхания, пусть даже для этого он не имеет путей. В теле его не было места для выражения нежности; огрубевшие члены его отняли всю прелесть цветущей юности; грубою стала вся его внешность (idean), что соответствовало всем его членам, окрепшим и возмужавшим. Как у прекрасной девушки кожа бывает мягка, что вполне отвечает ее красоте, так у Сатира вид грязный и дикий, как у горного бога, что скачет и прыгает в честь Диониса".

Интересен и образ самого Диониса. Приведем из 8 описания:

"Была священная роща, и в ней Дионис стоял в образе зрелого юноши, столь нежного, что медь, казалось, сама превращалась в нежное тело, настолько оно было мягко и пышно, что казалось созданным из другой какой-нибудь материи, не из меди; и хотя это была лишь медь, она покрывалась юным румянцем; будучи безжизненной, она хотела дать представленье о жизни; если ты к ней прикасался кончиком пальцев, она как будто сама уступала давлению. На самом деле, являясь массивной, медь искусством художника становится мягкой, уподобляясь нежному телу, но избегает, чтобы ее осязали рукою. Был Дионис цветущим, исполненным нежности, страсть от него истекала, таким нам представил его Еврипид в своих "Вакханках", рисуя нам его образ".

Нереиды у Каллистрата тоже "нежные", "цветущие", с "вожделением" в глазах (14 опис). Эрос Праксителя - "разнеженная медь, которая без принуждения роскошествует в качестве прекрасного тела" (3 опис). Одеяние на статуе Нарцисса так "нежно" и так совершенно воспроизводит настоящее платье, что "просвечивает цвет тела", причем "белизна способствует исхождению сияния в членах [тела] в окружении" (5 опис). Кайрос - прекраснейшее произведение Лисиппа, "цветущий юноша, с головы до ног демонстрирующий расцвет юности" (6 опис). Подобные эпитеты у Каллистрата постоянны. Нарцисса характеризует "изнеженность" (trypherotes) и "гибкость"; в глазах Эрота "вожделение" (himerodes), и сам он наполнен "прелестью" (charis).

б) Прочитаем еще одно цельное описание - статуи юноши (11 опис):