Ранний ледостав

Ехали они на колданке — Таясь сидела сзади, рулила легким кормовым веслом. По пути решили заглянуть к ее родителям в селение Ванды — пусть хотя бы для ее стариков случившееся не будет неожиданностью.

Мать встретила Таясь слезами и попреками — мыслимое ли дело, исчезла неизвестно куда, да еще на сносях; отец угрюмо молчал, и видно было, что родители не знают: радоваться им, что дочь наконец нашлась, или печалиться обрушившемуся на семью позору… Оказалось, что для родителей во всем, что они сейчас узнали, большой новости уже не было — месяц назад к ним приезжал Юхур. Велел, чтобы они, как и принято в таких случаях у ханты, коли дочь их жива, либо вернули ее мужу, либо, если она не пожелает вернуться, возвратили обратно калым. Правда, не весь — половину, поскольку, как Юхур выразился, он тоже был мало-мало виноват о том, что Таясь сбежала из его дома.

— Что же теперь делать-то, доченька? — плакала мать.

— А что делать! — буркнул отец, которому, видно, совсем не хотелось расставаться с оленями. — Вернется к законному мужу — да и все!

— Никуда Таясь не вернется! — решительно отрезал Арсин. — Поговорю со своим отцом, отдам, так и быть, Юхуру пять оленей. Пусть они у него поперек горла встанут. Знали бы вы, что он с вашей дочерью сделал!

— Кой! Кой! — замахал руками отец Таясь. — Не говори так. Я тоже, наверное, виноват, что дочь такая непутевая. Юхур нам все рассказал — в чем его-то вина? Так что нечего кипятиться, лучше потихоньку, мирно все порешим, раз уж так вышло. Не надо шума, и так позора столько, что в подолы облаков не запрячешь…

И тут показала свои характер Таясь.

— О чем ты, отец? Какой же позор, если я выхожу замуж за любимого человека? Я как к нему ушла — сердце словно заново родилось. Так что не думай об этом. Оставайся здесь, не надо никуда ездить. Мы сами все уладим, правда, Арсин? А уж тихо, нет ли — как выйдет…

Расставаясь, мать вдруг спохватилась:

— А где же ребеночек-то ваш, Таясь?

— Там, — показала она рукой в сторону острова Шиян и слезы, как тогда, в ту вьюжную ночь, неудержимо хлынули из ее глаз…

Чуть ли не полселения собралось на берегу, когда они приехали в Порават. Прибежал и Юхур, которому кто-то сказал, что нашлась его пропавшая жена. Он едва дождался, когда они, причалив колданку, поднимутся из-под берега. И сразу, разъяренной рысью, кинулся на Арсина, схватил его за малицу, за грудки.

— Что, солдат, уворовал чужое и радуешься?!

Быть бы драке лютой, может, даже со смертоубийством, но тут властно вмешалась Таясь, вцепилась Юхуру в левую руку, сорвала ее с Арсиновой малицы, встала между ними.

— А ну, убери лапы, изверг! Ничего он не уворовывал, сама к нему пришла, когда ты меня перед всеми опозорил. Ты мне теперь никто, и я тебе тоже! Получишь своих оленей обратно, не беспокойся… А ну, прочь с дороги!..

Юхур только заморгал от неожиданности своими узкими, заплывшими жиром глазками. Арсин смахнул с груди вторую его руку, и оба они — и Арсин, и Таясь — прошли мимо него, как мимо пустого места.

— Ну погоди, погоди! — спохватившись, пригрозил вслед им Юхур.

А Таясь, взяв Арсина за руку, шла с ним к дому его родителей с гордо поднятой головой, без платка — она первой в их селении нарушила вековой обычай, по которому женщина не имеет права появляться на улице с открытым лицом…

6

«Да-а, — тихо протянул Арсин, вспоминая то время. Давно это было…» Он повернулся на другой бок — услышал вдруг, как захоркал лежавший на шкуре олененок.

— Ну что, герой, проснулся? — сказал он весело. — Пришел в себя? Вижу, вижу — ожил маленько. Хорошо, семь мудрецов старины! Еще разика два покормлю, глядишь — и на ноги станешь, запрыгаешь от радости.

Арсин слез с нар. Уже светало, керосин можно было не жечь. Он привернул лампу, погладил малыша по голове, по спинке.

— Ах ты, несмышленыш! — приговаривал он, ласково касаясь рукой мягкой короткой шерстки. — Такой малюсенький еще, как наперсток, а какие воспоминания в моей памяти расшевелил…

Арсин подбросил дров, поставил на печку кастрюлю со сладким пойлом.

На этот раз малыш действовал уже уверенней, почти свободно лакал прямо из кастрюли. Арен и только наклонял ее, чтобы олененку было удобнее. Наевшись, он опять долго облизывался, а потом вдруг вытянул передние ножки. Весь вид его говорил, что он собирается встать. Арсин осторожно помог, и малыш с трудом, весь содрогаясь от напряжения, поднялся, чуть не завалился опять на пол, но тут же освоился с новой, очевидно, приятной для него позой, и вдруг… сделал крохотный шажок, потом другой и, слегка поддерживаемый Арсином, медленно пошел по дощатому полу. Сделав вместе с ним несколько кругов по тесной избушке, Арсин попробовал убрать руки. Олененок чуть-чуть покачался от неуверенности и, постояв в нерешительности еще немного, пошел сам.