Ранний ледостав

— Э, какой из меня лосятник! — посетовал на себя Пиляп. — Староват, видно, стал для такой охоты! Зря взялся!

Он решил отдохнуть и подкрепиться. Смахнул снег с поваленной ураганом лиственницы, достал из походной сумки кусок вареной тетеревятины, краюху хлеба.

Присев, почувствовал усталость. «Это все непогода, — решил Пиляп. — Вон как облака свои подолы распустили!»

Прежде, когда был помоложе, он развел бы большой костер, заночевал бы в тайге, а спозаранку снова побежал преследовать зверя… Теперь силы были уже не те… Придется возвращаться ни с чем…

Он тяжело поднялся с лиственницы и пошел к зимовью, думая о том, что сегодняшняя неудача не обошлась, конечно, без вмешательства недоброго духа, и не иначе как он, Пиляп, в чем-то повинен и терпит за то наказание.

Подумал он и о том, что лосей в осиннике кто-то вспугнул. Волки, наверное.

Быстро темнело, и к охотничьей избушке Пиляп добрался уже в полной мгле.

Мартин и Курпелак-Ванька выскочили ему навстречу.

— Пиляп?! Ну, наконец-то! А мы тут места себе не находим!

Было, конечно, приятно, что напарники беспокоятся, но Пиляп тем не менее удивился: впервой, что ли, он в тайгу ходит? Есть из-за чего волноваться!

Он пожаловался на сумасшедших лосей.

— Как бешеные сорвались — только я их и видел! Не отведать вам нынче лосятины. Может, я еще завтра за ними побегаю?

Но Мартин с Курпелаком ничего не сказали, только озабоченно переглянулись.

— Слушай, а Старик тебе не встречался?

Пиляп засмеялся:

— Кой! В берлоге у него небось теплее, чем в нашей избушке!

Но приятели не оценили шутку. Мартин сказал:

— Он сегодня был здесь, пока мы рыбачили. Под окнами натоптал. Сети трогал.

Пиляп насторожился:

— Когда приходил?

— Днем, перед обедом. Мы как следы увидели — извелись. Думаем: Пиляп-то один, без собаки. Еще немного и пошли бы тебя искать.

— Так вот кто напугал лосей…

Как всегда при упоминании о мойпаре, Пиляп взволновался. Перекинув через поперечный шест малицу — просушить возле печки, достал из кармана трубку: обычно он перед сном не курил.

«Прямо с утра отправлюсь за ним, — решил он. — Далеко не уйдет… Иначе этот Старик натворит беды — рядом-то оленье пастбище…»

— Завтра пойдем его искать, — словно подслушав его мысли, сказал Мартин. — А то он жизни никому не даст!

* * *

Утром Курпелак вскочил спозаранку, жарко натопил железную печь. За окном нехотя разгоралась волчья заря[16].

Курпелак распластал острым ножом четырех икряных карасей и принялся колдовать над ухой, кипятить чай.

Пиляп поспешил к оленям, пригнал упряжку к зимовью. Мартин напоил свою лошадь, снарядил сани.

— Уха готова! — гордо объявил Курпелак-Ванька. — По-моему, ничего получилась — есть можно.

— Сейчас посмотрим, коль обманываешь — берегись… — шутливо пригрозил ему Пиляп.

Мартин достал с полки три миски.

— Четвертую давай! — строго сказал Пиляп.

— Для кого это?

— Для Старика. Пусти-ка, я налью ему ухи! Может, тогда у него злобы поубавится!

Курпелак одобрительно взглянул на Пиляпа, а Мартин, как всегда в таких случаях, рассмеялся: чудят старики, все в сказки верят, что с них возьмешь? Уха и в самом деле удалась — так и светилась янтарным жиром, а хлопья икры таяли на языке.

— Ну, спасибо, Курпелак! Накормил в дорогу. Теперь сиди здесь, жди вестей. — Пиляп первым поднялся из-за стола и взял стоявшее в углу ружье. — Пошли, что ли?

Медвежьи следы отчетливо видны были на свежем снегу: чтобы разглядеть их, не надо было даже слезать с упряжки.

Оказывается, мойпар почти все время сопровождал Пиляпа на вчерашней охоте. Двигался сзади, метрах в трехстах, а иногда забегал сбоку и шел почти параллельно с лыжней. Значит, лосей в осиннике он заметил одновременно с охотником. И успел опередить его, проскочив тальником. Он тоже не решился преследовать добычу — понял, это бесполезно. И на охотника Старик нападать не стал, побоялся.

Пиляп усмехнулся: до чего же умен! Кто говорит, что медведи не умеют думать?

Потерпев неудачу, мойпар поспешил наведаться к рыбакам, на остров Ём-Пухар. Там он действительно обнаружил сеть, заброшенную накануне Мартином и Курпелаком. Из сетевых лунок выудить ничего не смог, но сложенных на снегу щурят подъел. Они, конечно, не могли утолить голода, и Старик с досады разломал ручку лежавшей на льду пешни и далеко откинул топор.

Потом ушел в дремучий кедровик.

Ём-Пухар далеко выдается в сор и соединяется с берегом длинной узкой косой, поросшей рябиной и талом. Пиляп с Мартином остановились посовещаться. Старик на острове — это ясно. Обратных следов нет. Наверное, он забрался в чащу и залег там. Главное сейчас — не спугнуть его, затаиться, выждать.

— Но и проверить, там ли он — не мешает, — сказал Мартин. — А вдруг ускользнет, кустами проскочит?

— Да, — согласился Пиляп. — Он хитрый, этот Старик.

Наконец порешили так: Мартин возьмет оленей и объедет остров по окружности, а Пиляп «замкнет» косу — другого выхода с Ём-Пухара нет.

Мартин прыгнул в нарту и, взмахнув хореем, тихо присвистнул. Упитанные хоры, раскидывая копытами снег, скрылись за поворотом.