Ранний плод - горький плод

Quiero la tia Mathilda mas que mi madre.

Quiero el tio Gil mas que mi padre.

El Claudico, tiene una сага de poco amigos, no lo quiero.

— Что это значит? — спрашивает доктор.

— Мы здесь в святилище Хосе, — отвечает Жильбер. — Он приходит сюда помечтать, здесь он учит свои уроки и, как видишь, запечатлел на стенках свои размышления и свое душевное состояние:

Я люблю тетю Матильду больше, чем маму.

Я люблю дядю Жиля больше, чем отца.

У Хромого лицо несимпатичное, и я не люблю его.

К счастью, Жорж никогда сюда не заходит, и к тому же он не знает испанского языка.

Луи снова садится к очагу. Он протягивает руки к раскаленным углям и повторяет:

— «Я люблю тетю Матильду больше, чем маму... Quiero la tia Mathilda»... Я бы тоже охотно написал на всех стенах: «Я люблю Матильду! Я люблю Матильду больше... больше всех на свете!»

Жильбер пожимает плечами.

— Ты не перестал быть романтиком. Меняются времена года. Люди подыхают от голода, холода, ярости. Продолжаются аресты, ссылки, убийства. Каждый день ты рискуешь своей шкурой и тем не менее думаешь о Матильде, о своей любви к Матильде!

— Пока я жив, пока жива она, я не перестану надеяться, — шепчет Луи. И быстро добавляет: — Ты прав, я идиот. — Резким движением он вытряхивает табак из трубки. И, помолчав, спрашивает: — Сколько их у вас сейчас?

— Пятеро, — отвечает Жильбер. — Твой англичанин, старик коммунист и трое евреев, из которых две женщины.

— Пятеро... Где же ты их пристроил?

— В комнатах третьего этажа. Они мерзнут, но вполне ладят друг с другом. Оттуда у них есть лестница на чердак, так что они могут удрать при малейшей опасности через крышу. Матильда и Хосе, как только Жорж уезжает в свой суд, приносят им поесть.

Луи даже подпрыгнул.

— Не хочешь ли ты сказать, что у вас прячутся пять человек и твой брат понятия об этом не имеет?!

Жильбер отвечает не сразу.

— Не знаю... Матильда утверждает, что это так, но я и сам себя спрашиваю, в самом ли деле Жорж ничего не подозревает.

— А твоя жена?

— Франсина? Она ни о чем не догадывается. Когда она поет, целый полк мог бы подняться по лестнице — она ничего бы не услыхала. Более того, она часто ездит в Экс на уроки пения, для выступлений в казино или куда-то еще... Я предпочитаю не знать, для чего и для кого она поет. Что ты хочешь, Франсина прелестна, но она еще совсем ребенок!

— В самом деле лучше, пожалуй, чтобы она ничего не знала, — решает Луи, — но твой брат, скажу тебе откровенно, он мне противен. Хотя его добрые отношения с оккупантами, возможно, служат нам гарантией...

— Превосходные отношения, — подчеркивает Жильбер. — Вчера два очаровательных офицера вермахта приходили к нам на чашку кофе. Жорж был очень предупредителен и явно в восторге от этого визита — он делает удивительные успехи в немецком языке. Наши подопечные там, наверху, должно быть, побелели от ужаса! Награда: натуральный кофе и сигареты. Франсина воспользовалась автомобилем этих господ и отправилась с ними в Экс... И после этого ты считаешь, что мне следует ему обо всем сказать?

— Нет, тебе как раз ничего не надо ему говорить. Но что думает по этому поводу Матильда?

— Матильда все делает молча. Она из кожи лезет вон ради наших подопечных и с непроницаемым выражением лица подает кофе офицерам СС. Разве когда-нибудь узнаешь, о чем думает Матильда? Она удивительная женщина.

— Она любит Жоржа, — возмущенно шепчет Луи. — Будь проклята эта война, мерзкая зима, подлая жизнь! И любовь! Все мерзость! Теперь пора идти. Ты сказал им, в Бастиде, что не вернешься?

— Конечно. Я сказал, что еду в Марсель. Мы наводим справки через испанское консульство, чтобы разыскать кого-нибудь из родных Хосе.

— Ему не захочется расставаться с вами — он слишком любит тебя.

— Тем не менее нужно выяснить, а потом пусть выбирает. Мне бы самому хотелось его оставить, но здесь он с каждым днем подвергается все большей опасности. Имеем ли мы право?..

— Право? — перебивает его Луи. — Теперь слишком поздно мучиться укорами совести: он уже скомпрометировал себя... это отличный малый... будем надеяться, что ему повезет, как он говорит.

Друзья закрывают дверь сторожки и выходят, опустив головы, в снежную метель. Жильбер, проклиная холод, задумывается — ему тревожно.

— О чем ты думаешь, Жиль, о чем ты думал... только что?

— Я думаю о тех, кто остался в Бастиде, о Франсине, о своей маленькой Клоди, да, особенно о Клоди... мне бы так хотелось увидеть, как она будет расти...

— Я понимаю, — бурчит Луи. — Прелестная девчушка — я такой миленькой малышки в жизни не видал... — Затем, еще тише, прикрыв рот шерстяным шлемом, повторяет: — Quiero. Матильда... Матильда... Матильда...

Глава VII Весна ненависти