Ранний снег

А здесь своя река, рядом. Чистая, голубоватая среди чёрно-зелёных и белоствольных лесов. На промытом, как лебяжий пух, белом песке. На бережных, теплых ладонях русской древней земли.

Я уверена: бурная жизнь середины XX века коснулась и этого города.

Может быть, там теперь уже нет ни церкви, ни площади, ни базара, а есть наподобие московского свой Юго-Запад, а тогда его не было. И трамвай, а тогда мы ходили пешком. И широкоэкранный кинотеатр, а тогда была грязная, заплеванная подсолнечной шелухой конюшня. Может, там нынче сплошь асфальт, а тогда был булыжник, да и то не везде. И я, приехав туда и увидев всё это, порадовалась бы переменам, как и всякий гражданин нашей рвущейся к звездам страны. Но я хорошо помню и то, другое, несовершенное, старое время, такое суровое и неподкупное, и тех людей, суровых и неподкупных, которые жили здесь и были полны искренней веры в грядущее, энтузиазма и радости жизни. И мне станет больно, что я уцелела, а они нет.

Впервые этот город я увидела в сентябре 1941 года.

Нас выгрузили на закате на маленькой, никому не ведомой станции и построили длинной колонной среди тёмных составов с пушками и грузовиками, чуть прикрытыми вялой листвой берёз. Над путями, над осипшими паровозами поднималась степная малиновая луна. Небо было темно. Лишь изредка трассирующей пулей пролетал метеор: Земля выходила из хаоса и сумятицы Персеид.

Справа и слева от дороги тянулось жнивьё с горбатыми, словно спящие звери, копнами. В походной колонне кашель, сопение, хмурые голоса:

- Во сказали - на фронт, а загнали куда?

- Мда-а, непонятно!

- Какая-то, говорят, Елань. А на дьявола мне она! Я в действующую армию ехал, на фронт!

Кто-то глухо вздохнул:

- Не спеши, коза, в лес, все волки твои будут!

- А я спешу.

- Ну спеши, спеши! Ещё нахлебаешься армейской-то похлебки...

Я слушаю их. Что-то взвешиваю, принимаю, а что-то начисто отвергаю, отметаю от себя навсегда.

Может быть, для кого-нибудь из идущих рядом со мною армия - это только тупая муштра, грубый сержант, допекающий дисциплиной, безграмотный старшина, от которого ты зависишь во всем, в самом жизненном, главном: в работе, в еде, в спокойном отдыхе после тяжёлого дня учений, в чистой одежде, в уважении к самому себе как к личности, к человеку. И - все! Словом, в армии для него ничего нет хорошего.

А я сама себя в армию призвала.

И не в каком-либо переносном, поэтическом смысле, а в самом прямом.

Я не только вступила в армию добровольно, то есть вполне сознательно отреклась от себя, от своей личной жизни, от свободы, от своих надежд и желаний, исполнив по отношению к себе священную роль судьбы, но ещё и чисто технически выполнила это «своею собственной рукой». Сидя за столом в военкомате, я сама написала себе повестку. Писарям в то время было явно не до меня. Измочаленные суетой всеобщей мобилизации, с онемевшими от беспрерывной писарской работы руками, они просто не управлялись. Они дали мне бланк, перо и чернильницу, и я торжественно сама себе предписала: «Гражданке такой-то... явиться туда-то... В случае неявки... суду военного трибунала».

Перечитавши и раз и другой эти столь суровые и столь многозначащие для меня слова, я, признаться, весело посмеялась и положила повестку в карман: до назначенного часа и дня.

Поэтому, слушая разговоры в ночной походной колонне от станции к Старой Елани, я размышляю.

Человек рождается один только раз. Он приходит на землю в одном экземпляре. Никто никогда не заменит меня. Если родится кто-либо лучше, умнее, чем я, то это и будет уже кто-то другой. А такая, со всеми моими достоинствами и недостатками, я одна в целом свете. Единственная и неповторимая. Сама себе эталон. Поэтому я и должна себя всячески оберегать, как некую редкую драгоценность. Но всё-таки почему? Почему именно я должна уцелеть на войне, в то время когда самые сильные, смелые люди, украшение земли, идут в бой не раздумывая. Почему именно я должна себя пожалеть, уберечь - для чего?!

Умереть на войне?! Да, действительно, это ужасно. Но разве лучше умереть от несварения желудка, от камней в печени, от заворота кишок, от холеры? Разве существует вообще красивая смерть?

Я не животное, не цветок и не бабочка, чтобы жить бездумно, растительной жизнью, с единственной целью - жить. Я человек. А человека от ящерицы или букашки отличает его стремление что-то сделать, оставить свой добрый след на земле. Когда нужно - трудиться и этим прославить свою страну. Когда нужно - погибнуть и этим спасти свою Родину.

Ноги вязнут в глубоком, растоптанном песке полевой дороги.

Кто-то рассказывает:

- Дочка у мэне дома осталась. Така малесенька!

Женька вдруг окликает меня:

- Ты где? Ты чего отстаешь?

Я молчу. Догоняю её и, тяжело ступая, шагаю с ней рядом.

А у меня мать осталась. Одна. У калитки стояла такая растерянная, одинокая и долго, пока я шла с вещмешком за плечами, смотрела мне вслед, пока я не свернула за угол на Кольцовскую.

И вот часовой. И калитка. И двор, мощенный большими плитами из камня.