Ранний старт – 4

— Слушай и запоминай: Вьютванфхардосв, — спасибо искину, быстро соорудил имечко, предельно неудобное, как для произношения, так и запоминания. — Пока не выучишь, буду называть тебя Толиком.

Паника вспыхивает в глазах «наставника».

— Ты врёшь! Я слышал, как тебя Пётр Михайлович Виктором называл! — его озаряет воспоминание.

— И что это значит? — вопрос опять вгоняет наставника в ступор. — А то, что Пётр Михайлович меня тебе уже представил. Пусть без дворянских политесов, но представил. Почему ты говоришь, что тебе моё имя неизвестно?

Понаслаждавшись озадаченным видом Трошкина, делаю контрольный выстрел:

— Ну, или иди, предъявляй претензии Петру Михайловичу. Почему он моё имя тебе назвал, а твоё мне — нет?

Внимательнейшим образом рассматриваю его лицо. Оно войдёт в сокровищницу моих лучших воспоминаний. К грозному начальству с такой фигнёй он явно соваться не хочет.

— Ладно. Что ты там хотел мне показать?

Отвожу его к общему инструментальному шкафу, показываю свой ящик. Мысленно хлопаю себя ладонью по лбу. Блин! Забыл замочек купить!

— Вот здесь я буду хранить твой сверхценный инструмент, — рассматриваю внутреннее пространство с сомнением. — Если он влезет ещё. Если нет, тогда не знаю. Где-нибудь в модуле заныкаю.

Предложенный вариант хранения — оба варианта — «наставнику» явно не нравятся. Потемнев лицом, он выдвигается в сторону начальства. Присаживаюсь неподалёку на какой-то стапель. Чуйка обещает нехилый концерт.

Через пять минут из-за хлипкой переборки начинают доноситься громовые раскаты. Дверь распахивается, из неё вылетает «наставник», цветом лица напоминающий малину в период максимальной спелости. За ним возникает разъярённое начальственное лицо.

— Ещё раз с такой хернёй придёшь, в декабре в отпуск отправлю! И не в этом году!!!

Строгое у нас начальство. Не забалуешь.

— Толик, — на обращение «наставник» злобно дёргается, но молчит, — я пойду, вчерашнее поручение начальства закончу. А то вижу, какое оно у нас строгое. Не дай бог…

Ухожу добивать надписи к энергоподводящим устройствам. Отодрать и выбросить скотч, аккуратно на остатках краски закрыть технологические прорези в цифирьках. Как раз время моему Трошкину решить возникшие проблемы. Тот, однако, пытается выдернуть меня с незавершённого производственного задания.

— Толик, хочешь подставить меня перед начальством?

— Он не подписывает ничего, пока ты не скажешь, что готов заменить меня! — взрывается «наставник» и переходит на визг: — И хватит называть меня «Толиком»!

— Тогда и ты называй меня моим настоящим именем: Вьютванфхардосвом. Тогда буду называть тебя твоим настоящим.

— Ты всё врёшь! По документам ты — Виктор! — взвизгивает Трошкин.

— Один раз, только один раз наврали в документах, — кручинюсь почти натурально, — и пошло-поехало. Короче, отвали, Толик. Пока не закончу поручение начальства, я для тебя недоступен. Иди, решай проблемы с хранилищем для своего сверхценного оборудования.

И он уходит, что-то злобно бормоча под нос. Улавливаю глумливые смешки со стороны курилки, цеховой народ веселится от устроенного нами концерта.

Часа не особо напряжённой работы мне хватает, чтобы добраться до её конца — кабинета замначальника. Захожу, не особо напрягаясь. Уборщицы, электрики, сантехники разрешениями на вход в нужные помещения не заморачиваются. Вот и я тоже.

— Тебе чего, Колчин? — настораживается, однако.

— Ничего, Пётр Михайлович, — бросаю через плечо. — Заканчиваю с вашим поручением. Не обращайте на меня внимания.

Всё-таки обращает. Говорит по телефону, что перезвонит и ждёт, когда уйду, перебирая какие-то бумажки.

— Закончил? — нетерпение всё-таки прорывается в голосе.

Понимаю. Предприятие режимное, любое дело может оказаться секретным.

— Да. Только аккуратнее в течение дня. Краска сразу не сохнет. Размажете — переделывать не буду.

Слова «смотрите у меня» удаётся не выговорить. Возникает ощущение, что меня выталкивает из кабинета одним только взглядом взбешённого по непонятной причине начальства. Странные они тут какие-то. Или я чего-то не понимаю.

Перед обедом Трошкин всё-таки заполучает меня в свои недовольные руки. И начинает с чрезвычайно мрачного вида.

Стоим перед его индивидуальным верстаком, вернее, железным столом. Но надо сказать, не вижу причин для недовольства. Дефектоскоп прекрасно помещается в верхний выдвижной ящик под столешницей. Ящик этот — с отдельным замочком. Ряд ящиков в тумбе закрывается стальной дверцей, тоже под замком.

Расстраивает Трошкина то, что приходится выгребать весь инструмент и всяческую мелочь из верхнего ящика и утрамбовывать в тумбовые.

— Ты сложи в мешок и засунь туда, — даю ценный совет. — Вернёшься из отпуска, просто опорожнишь его, и все дела. Не надо будет по отдельности всякую хрень собирать.

Вознаграждает меня взглядом в стиле «без сопливых разберёмся», затем делает всё по моему рецепту. Насмешливое хихиканье сдерживаю. Нервная система Трошкина и так расшатана. Точно в отпуск ему надо.