Рано иль поздно (Повести и рассказы)

Когда он, взмыленный, прискакал к «Елизаровскому», там на крыльце уже нетерпеливо ждали его мальчишка-балалаечник и его маман — молодая симпатичная дамочка со светло-серыми глазами и русой косой-хвостом из-под норковой шапки. Лохов, извиняясь и прикланиваясь, впустил их, запер дверь, вывесил табличку «Перерыв» и такую чушь забормотал-заканючил — у самого уши освеколились: и жена-то у него страстная меломанка, и давно-то она именно о такой старинной и звонкой балалайке мечтала, и вот зашла к нему в магазин да увидела, и купить-то для неё за любые деньги эту балалайку приказала, и ко всему прочему завтра годовщина их свадьбы... Иван наивно надеялся, что когда мамаша вундеркинда услышит предлагаемую цену (семь с половиной миллионов!) — она очумеет от радости, но та лишь ещё больше построжела. Видно, почуяла неладное.

— Извините, у меня больше нет! — честно признался честный Лохов и для наглядности открыл кассу, вывернул карманы брюк. — Вот хоть обыщите! Это ж, извините, по курсу — полторы тысячи долларов! Неужели, извините, мало за какую-то балалайку?..

— Десять миллионов! — отрезала непреклонно сероглазая мадам, одёргивая своего шустрого черноокого пацана, которого явно обрадовала перспектива избавиться от ненавистного инструмента в обмен на кучу бабок.

— Хорошо! Спасибо! Извините! — соглашаясь, забормотал Лохов. — Сейчас — семь с половиной. Правда, больше нету! И я расписку вам дам ещё на два пятьсот... Или вот паспорт в залог дам... Извините! А завтра, после обеда, вы подойдёте, и я вам остальные верну... Вы не подумайте, я вас не обману, ей-Богу! Честное слово! Извините!..

Ему с трудом, но поверили. Балалайку оставили. И даже паспорт лоховский не взяли. Только деньги забрали и ушли.

7 500 000 рублей!

* * *

Сам же Лохов на следующий день окончательно поверил-понял, что его кинули — только к вечеру.

А то ведь до самого обеда всё глядел-высматривал завитринное пространство, на каждый стук двери вскидывался и хватался за балалайку — всё ждал заморского гостя...

Но и этого мало! Уже после, ближе к вечеру, — ну никто не поверит! — он на полном серьёзе ждал «мамашу» пацанчика, дабы вернуть ей эту дурацкую балалайку в обмен на свои кровные...

Ну — лох лохом!

* * *

Далее жизнь-судьба Ивана поначалу пошла совсем набекрень и под гору.

Уж с торгашеской работы его Елизарова вышибла — это само собой. Но самый сволочизм заключался в другом: милая лоховская свояченица все свои иезуитские и нахрапистые силы-способности применила-задействовала, дабы снять с себя это почётно-родственное звание. Иезуитские способности Елизарова применила к старшей сестре и, наконец, убедила-заставила её отказаться от Ивана, расстаться с ним, предать. А нахрапистые елизаровские силы были задействованы против самого Лохова. Он просто-напросто был вышвырнут из квартиры с одним чемоданом, своей дурацкой пишмашинкой «Москва» и одним миллионом рублей в кармане — в виде окончательного и безоговорочного расчёта за квартиру...

Когда он через несколько дней зашёл за паспортом, где уже чернели штемпели о разводе и выписке, его ещё раз жёстко предупредили: если он не оставит Анну в покое, будет шататься тут поблизости — его быстренько упекут в кутузку года на три. Лохов знал-догадывался — это не пустые угрозы: Ивашке уже исполнилось пятнадцать и в гости к Елизаровым зачастил на шикарном «мерсе» акселератный прыщавый юнец — сынок мафиозного мента-полковника из областной милиции...

Лохов, даже не повидав Аню, ушёл.

* * *

Как говорится, полный абзац.

Тут бы и опуститься ему в бомжи-бродяги, но, как Иван уже неоднократно убеждался, в самый последний, в самый, казалось бы, наитупиковый момент его жизни, когда уже впору и о намыленной верёвке подумать, наступало вдруг послабление, открывался нежданно выход-поворот из жизненного тупика.

Буквально в тот самый день, когда он со своим чемоданом и проштемпелёванным паспортом сидел угрюмо на вокзале, где отлежал уже все бока за несколько ночёвок, и решал-размышлял, куда, в какие края податься, на него наткнулся Толян Скопюк — друг и свидетель его семейно-свадебного счастья. Ну, само собой, — объятия, хохот, восклицания, похлопывания по плечам. Друзья-то друзья, а год, почитай, не виделись, не встречались. К тому ж Толя находился в перманентно-хроническом своём состоянии, то есть навеселе, да и Лохов с утра уже притулялся раза три у стойки вокзального ресторана — отсюда и градус встречи, отсюда и кипение эмоций.

Пошли, естественно, к стойке отметить событие, и вот тут-то прояснилась неслучайность встречи с точки зрения вышних сил. Дело в том, что Анатолий как раз ждал поезд на Москву — едет за окончательными документами на отъезд... в Германию! Как? Что? Почему?! А потому! Оказывается, немцы во искупление своей вины за Вторую мировую войну приглашают к себе жить потомков-родственников уничтоженных ими евреев...

Вообще-то Лохов толком так и не понял суть дела, его лишь удивило-поразило одно.

— Извини! Толя, дорогой, извини! Но ты-то здесь при чём?