«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

По договору Эстонии с большевиками Северо-Западная армия подлежала расформированию и превращалась в массу беженцев. Положение их было крайне тяжелым и унизительным. Эстонские власти назвали русских на своей территории «лицами без определенных занятий» и объявили призыв их на принудительные лесные работы. Тем самым фактически был установлен институт рабства для русских офицеров и солдат. Те, кто еще не умер или не валялся в холодных тифозных бараках, оказались в положении даровой и бесправной рабочей силы. Видя сложившееся положение, в январе 1920 года генерал Юденич издал приказ о расформировании армии. Тогда же в горячечном тифозном бреду Земцов потерял из виду Коломейцева и Холодовского. С доблестным уланом они вскоре встретились на территории Польши в поисках путей продолжения белой борьбы. Федот Коломейцев, промыкавшись на земляных работах в Эстонии, в конце 1920 года через советское полпредство официальным путем вернулся в Советскую Россию. И, разумеется, тут же был арестован. Отсидев в тюрьме некоторое время после своего возвращения, он был отправлен губвоенкоматом в трудовую бригаду из военнопленных. Ему в конечном итоге удалось вернуться в родную Гатчину и устроиться сцепщиком на товарную станцию. Конечно же, службу в белой армии новая власть не могла ему забыть или простить — с последствиями этого факта своей биографии он сталкивался в своей жизни еще не единожды.

13

— Танков у меня нет!

Издерганный майор в помятом обмундировании и заляпанной желтой глиной танковой куртке из «чертовой кожи» устало протер красные от бессонницы глаза. Майор исполнял обязанности командира бригады. Точнее, того, что от этой бригады осталось. Два БТ-7, два Т-26, одна «тридцатьчетверка» на ходу и еще одна обездвиженная, использовавшаяся в качестве долговременной огневой точки. Плюс к этому оставшиеся в предыдущих боях и походах «безлошадными» полсотни чумазых танкистов, сидевших в окопах с винтовками в руках в качестве простой пехоты. Вот и все в реальности, что на бумаге гордо именовалось танковой бригадой.

— Каждой твари по паре, — уныло прокомментировал майор техническое состояние вверенного ему подразделения.

Барсуков оглядел собравшихся в землянке, и по губам его скользнула загадочная улыбка.

— Танк есть у нас.

Все, включая его собственный экипаж, вышедший с ним из окружения, удивленно уставились на капитана. И только Витяй Коломейцев, кажется, догадался, что имеет в виду их командир. Так оно и было.

— Танк есть, — невозмутимо повторил Иван Евграфович. — Только за ним надо съездить. Тут недалеко…

Отправив свой экипаж на кухню, Барсуков продолжал разговор с майором.

— Авантюра! — решительно замахал руками собеседник, когда они остались наедине.

— Дайте нам «тридцатьчетверку» на одну ночь. Мы сами все сделаем.

— Авантюра! — с нажимом повторил майор. — Я под трибунал пойду.

— Майор, — подошел к нему вплотную Барсуков. — Ты танкист или мне показалось?

— Я был первым на курсе, — на секунду вскинулся майор и тут же понуро опустил голову. — А теперь ни бригады, ни матчасти… Да еще и снять меня грозятся. Как будто я до всего этого допустил…

— Слушай, — тихонько попросил Барсуков. — Нам тут всем терять нечего. Семь бед — один ответ. Если что, вали на меня — мол, самовольно, без твоего ведома…

Двое суток Барсуков безвылазно провел на переднем крае — до мельчайших подробностей изучал немецкую оборону. В течение этого же времени Витяй буквально до винтика проверил единственную бывшую на ходу «тридцатьчетверку» — подтягивал, регулировал.

— Возись, коли охота, — равнодушно махнул рукой на его усилия бригадный механик-водитель и ушел спать в капонир.

На третью ночь к «тридцатьчетверке» заявился барсуковский экипаж в полном составе.

— Погуляйте, ребята, — проговорил растерянному часовому Барсуков, забираясь на башню.

Витяй ловко занырнул в люк механика-водителя. Остальные танкисты из вчерашних окруженцев уже расположились внутри боевой машины. Экипаж из танковой бригады застыл в недоумении.

— Тык, товарищ капитан…

— Это приказ! — раздался чеканный ответ, и люк наверху захлопнулся.

Мягко шелестя траками, тихонько урча двигателем, «тридцатьчетверка» подобно призраку растворилась в осеннем тумане. А на рассвете из еще более сгустившегося тумана возникло два танка. За рычагами первого сидел капитан Барсуков, во втором — Коломейцев. Машину с бортовым номером «104» притащили на тросе. Вскоре «сто четвертый» был введен в строй, к нескрываемой радости барсуковского экипажа. Командовавший бригадой майор только хмыкнул. Однако на его измученном лице впервые за долгое время мелькнуло некое подобие уважительной улыбки…

Вечером того же дня Барсуков с Коломейцевым сидели в землянке у майора, который на сей раз уже с явной заинтересованностью слушал план вылазки в неприятельский тыл, разработанный вчерашними окруженцами. За дверью в окопе раздался знакомый голос. Ошибиться было невозможно.

— Твою мать! — вырвалось у Барсукова. — Приперлись через пол-Расеи, чтобы здесь встретиться…