Раны Армении

Имя мое окрестит, запечатлеет этот чистый, радующий очи край, ибо нигде не находил я, ни на одном из путей моих в долговременных, дальних странствиях места, подобного ему, схожего с ним. И будет оно именоваться и ныне, и присно, и вовеки — Айастан».

Зангу, Зангу! Неумолимая моя Зангу! Сердце мое тоскует, нутро переворачивается, сознание мое бушует, душа моя воспалена, — я изнываю от боли, я потрясен волненьем, услышь стон и плач мой, вопль и моленья мои, прими слезы мои, подай мне утешение, надежду.

Сколько, о сколько раз, бывало, будучи мальчиком, стоял я на твоих ужасающих скалах, резвился на узорчатом, разноцветном, чудесном лоне твоем! Я радовался, играл, ликовал, изумляясь, поражаясь, а иногда, устрашенный, потрясенный твоим грозно-прекрасным яростным ликом, в страхе и ужасе либо бежал в объятия родителей, либо с радостным ликованием бросался в твои волны.

А ныне глубокий стон скорби, накопившись в бушующем, обуянном сомнениями сердце моем, возносится к тебе, взывает к тебе, замирает, немеет в твоем лоне.

Зангу, Ерасх, Раздан, Араке, млечные груди возлюбленной моей матери и любвеобильной родительницы — великой Армении! Где ваши на весь мир прославленные имена? Где те золотые века, где сонмы богатырей, где толпы исполинов, где столицы, где города, стремящиеся ввысь здания, где башни, дворцы, цирки в небо смотрящие, знаменитые храмы, увеселительные палаты, — не они ли крепчайшей связью, могучими руками, твердыми дланями, нежным сердцем и ревностной любовью, умильною на лице улыбкой охватывали, окружали вас, умилялись, обнимали, ласкали и, заключив в объятия сладостные небоподобные ваши склоны, целовали их святым поцелуем в знак непреходящей любви, ревностного обета дружества и родства.

Зангу моя, Ерасх, Масис, Алагяз! Вы одни пребываете в безмолвии, одни смотрите, затаив дыхание, безвинно проходя, течете по долинам нашим, грозите облакам, дерзите ущельям, — кто с прекраснокудрыми волнами и яростным лицом, кто блестя, как снег или серебро, кто сверкая и пенясь, кто борясь с небом, кто налегая на землю, кто со снежным венцом на голове, кто с цветочной короной, — на заре и при кроткой ясной луне приветствуете вы друг друга, запечатлеваете поцелуи на губах святых ваших подножий, на устах полей, фимиамом благоухающей земли Гайканской.

Страна наша разрушена, поля наши безлюдны. Бессердечные, безжалостные! Как могли вы стать свидетелями погибели народа, разорения полей, чудесных городов, падения могущественных князей, чьи потомки и отпрыски в руках врагов, в темницах, по гнусному злодейству нечестивых народов, пали жертвой меча, ввержены были в пламя, оставили нас в скорби, в кровавых слезах, заставили бежать в чужие страны, оплакивать священною землю Родины, стенать там, вдали, с изнуренными от слез глазами и сердцем, умирая от тоски!

Зангу, Зангу, сладостная моя Зангу! Смотря на непреклонное чело твое, одевали оружие храбрые богатыри. Глядя на грозно прекрасные твои волны, избранные юноши народа гайканского бросались в бой, — с оружием в руках, украшенные доспехами, вступали они в поле сражения, храбро отражали они копьями, щитами, луками, настучали на врага, предавали мечу в жертву грозные полчища Бэла. Лавровыми венками увенчали они златокудрые свои головы и ныне, гуляя среди сонмов небесных, наслаждаются в горних беспечальною жизнью, стяжав на земле славу бессмертную, в веках непреходящую, навсегда непреложную.

Зангу, Зангу, чудесная Зангу! Ты еще и ныне питаешь святое свое рвение, еще и ныне громким своим грохотом противишься, гремишь, в порывистом своем наступлении, громким голосом кричишь

— Восстаньте, храбрые потомки Гайка, возьмите оружие и доспехи, благородные сыны Армении, ударьте, уничтожьте полчища врагов ваших, — душа в душу, плечо к плечу Да сокрушится поверженный зверь. Могучая рука Руси да будет вам опорой. Пожертвовать собою ради нее — да будет неизменным вашим стремлением. С Волгою, старшей сестрой моей, я и сестра моя Ерасх сольемся среди волн Каспия. Смешаем в лоне единой матери она — свою доброту, я — свое непокорство. Возлюбленной сестре моей Волге отнесу я и передам благопожеланья родного Севана, отеческий привет святого Масиса — и вам принесу ее привет с радостною вестью.

Я скажу ей «Не я, жалости достойная дева, в том виновата, что враг вторгся в наши пределы, — это сестра моя, одряхлевшая, древняя годами Араз допустила их силой ворваться. Когда гляжу я на Масис — на старого своего свекра, — я покрываю голову, прячу лицо, чтобы добросердый, снеговласый старец не загрустил. Если сестра моя Ерасх, непримиримая нравом, не дает несчастному ни покоя, ни отдыха, рассекает, подрывает устои его своей струей, то мое дело навсегда залечить эти раны. Но не себе обязана я тем, что благодаря полям и нивам моим стала я называться «золотоносной»[199], это — дар священного Севана и Отца-Просветителя, святые мощи которого — передо мною здесь покоящиеся — охраняют, благословляют, берегут плоды труда слабых рук моих, здесь явленные.