Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Я не сомневаюсь, Лавердин, в вашей правдивости и точности наблюдений. Я уверен, что мадам Вальер — это настоящая фурия, а месье Вальер и его сын — жалкие подобия мужчин, что месье Понсе что-то от нас скрывает, и, наконец, что покойная Элен Ардекур была из тех женщин, которые считают себя непонятыми. И все-таки у меня такое чувство, что вы не совсем свободны в ваших выводах.

— Что вы хотите этим сказать, месье Главный комиссар?

— Я хочу сказать, что вы слишком много думаете об одном из участников событий, причем с такой симпатией, что ваши суждения могут оказаться предвзятыми.

— Я не очень хорошо понимаю смысл ваших слов, месье Главный комиссар.

Он проворчал:

— Вы отлично понимаете, что я хочу сказать, Лавердин. Признайтесь, — вы уверены, что Мишель Ардекур не… что она… что вы направляете расследование в нужную сторону?

— Мне трудно сказать.

— Нужно всегда остерегаться неожиданных симпатий. Красивое личико — далеко не всегда зеркало чистой души. Единственный способ не ошибиться — это подозревать всех. Я уже в том возрасте, когда все Мишели в мире не смогут тронуть моего сердца, поэтому считаю себя более объективным. Вам, очевидно, кажется, что я пытаюсь расстроить ваш роман?

— Нет, нет, месье Главный комиссар.

— Да, Лавердин, будь я в вашем возрасте и на вашем месте, я отреагировал бы так же. Теперь о деле: прикажите Эстушу и Даруа следить за месье Понсе. Посмотрим, не скрывает ли он чего-то от нас. Ведь если я правильно вас понял, вы подозреваете его в том, что он хочет шантажировать, кажется, эту Изабель?

— Я не смогу этого утверждать до тех пор, пока не получу доказательств существования Изабель.

* * *

Круг замкнулся, а я не продвинулся в расследовании дальше, чем в вечер убийства Ардекуров. Чем больше я думал о драме, тем больше убеждался, что убийцей был кто-то из близких Ардекуров. Пойти дальше в своих размышлениях я не решался, потому что сразу же наталкивался на Мишель.

Приказав Эстушу с завтрашнего дня не оставлять ни на минуту месье Понсе, я отправился на улицу Руайе.

Когда Мишель открыла мне дверь, ее лицо было бледным и заплаканным.

— Вы одна?

— Я теперь все время одна.

Мне пришла в голову мысль, которую я, не думая о последствиях, сразу выложил:

— Послушайте, сейчас прекрасная погода. Зачем сидеть здесь и плакать? Одевайтесь и давайте встретимся перед мужским лицеем. Я сейчас быстро возьму машину, и мы съездим на Пилат.

— После похорон моих родителей, месье комиссар, у меня нет особого желания развлекаться.

С трудом, но мне все же удалось ее уговорить. Выходя из дома Мишель, я чувствовал себя таким счастливым, что совершенно забыл о своей профессии и порученном мне расследовании.

* * *

Мы ехали медленно. На душе было настолько приятно, а небо и воздух были такими прозрачными, что наш разговор состоял из совершенно банальных фраз. Но внезапно, когда мы поднимались по склону Эссертин, моя спутница спросила:

— Месье комиссар, вы привезли меня сюда, чтобы допросить?

Я уверил ее в обратном, и это принесло ей заметное облегчение. Проехав Круа де Шобуре, мы свернули налево, по дороге, ведущей в Ля Жасери. Я остановил машину на поляне, у обочины дороги. Мы вышли, чтобы немного размяться. Рядом была роща, и взяв Мишель за руку, я пошел с ней к деревьям. Прогулка была приятной, и к моей радости настроение девушки стало меняться на глазах. Она даже однажды рассмеялась по какому-то поводу. Мое лечение оказалось успешным.

Мы присели на ковер из мха, и вдруг покой леса полностью передался нам. Мишель тихо сказала:

— Такое ощущение, что я где-то очень далеко… И нет никакого желания возвращаться к людям.

— Но ведь есть же такие, которые очень ждут вас!

Она с удивлением повернулась ко мне:

— Вы говорите о Пьере?

— Да, о вашем женихе.

Она грустно покачала головой.

— Я понимаю, что вопреки здравому смыслу питала на его счет чересчур много иллюзий. Я думала, что моя нежность придаст ему уверенности и твердости, которой у него нет. Но, боюсь, все мои усилия были напрасны. Я никогда не смогу ему простить его предательства. Разве это любовь, если она отступает при первом же препятствии?

Я не возражал против ее слов, и моя спутница продолжала:

— Еще маленькой девочкой я мечтала выйти замуж за Пьера Вальера и стать мадам Вальер. Почему? Да просто я не могла себе представить, что выйду замуж за кого-то другого. И только тогда, когда трагически погибли мои родители, я, наконец, прозрела.

— Мы все, в той или иной мере, подвержены иллюзиям. По-моему, и ваша мачеха…

— Элен? Что вы, — она была очень счастлива с отцом.

— Мне кажется, что ей было скучно.

— Почему вы так считаете?

— В противном случае она бы не написала этот роман…

— Вы имеете в виду рукопись, которую я вам передала?

— Да. Это совершенно банальная вещь, которая, однако, наталкивает на мысль, что ваша мачеха не была полностью счастлива с вашим отцом или, возможно, не была удовлетворена своим положением.