Раны любви

— Ведь уж этакой умный он у нас, этакой умный…

V

Аллеи суживались и ширились. Листва зеленела и темнела. И везде, и всюду чуялись растерянно милые глазешки, втянутые губки, теплая, розовая шейка, и нежный-нежный голосок, ароматно шептавший: «му… му»…

Ароматно… Зоя Александровна чувствует и сейчас этот аромат. Вот везде, в каждой складке ее платья, в каждом ее дыханье. В воздухе этот аромат… В душе…

В тумане идет вперед Зоя Александровна, не понимая, что с ней… С ней, такой рассудочной такой здоровой… Дети мешают любви. Но отчего этот малыш так радостно тянулся к ней, вытягивал свои розовые ручешки, и губешками своими так благостно говорил ей что-то, до сих пор ей неведомое?

— Это — вздор… Вздор… Кошмар мещанства, слишком сильного в каждой женщине… Только мещанки могут находить счастье в детях.

И Зоя Александровна пошла быстро вперед, не обращая внимания на детвору, которая еще громче еще сильнее засуетилась, забегала и запрыгала, используя во всю силенку своих душ время, оставшееся до закрытия сада…

— Не надо этого бреда, не надо… и скорее домой, домой…

Но у ворот она вспоминает про него. Останавливается. Ищет глазами. Никого нет. И выход совсем не напоминает Летнего сада.

— Куда, однако, я попала?

Похожий на вопросительный знак военный писарь проходит пред ней, и Зоя Александровна, набравшись храбрости, спрашивает его:

— Скажите, пожалуйста, когда закрывается Летний сад?

Писарь, вежливо прикладывая руку к козырьку, отчетливо говорит:

— Никак нет-с: это Таврический сад…

У Зои Александровны мутится в глазах. Не поблагодарив, она бросается к воротам, садится на первого попавшегося извозчика и торопит его ехать побыстрее.

Но измученный Ванька тащится, как сивка за сохой, и вся душа Зои Александровны от этого страдает и плачет…

VI

По дороге она ничего не думала… Хотела, но не могла. Все наполнено теплым ароматом розовой, влажной шейки. Все мысли вытеснил малыш с оттопыренными губешками и радостными глазками. Всю душу заполнила колясочка с занавесочками, с маленьким тельцем, которое за занавесочкой таится…

Таится… подстерегает душу…

И ее душу тоже…

И неожиданно она останавливает извозчика у Кирочной и говорит:

— Вы подождите, я сейчас выйду…

И торопливо подымается на третий этаж, и звонит к доктору, и нервно спрашивает горничную.

— Прием не кончился?

— Кончился, но я спрошу…

В гостиную входит доктор, с острыми глазами, резкими, неприятно блестящими.

— С вами нехорошо?

— Нет, хорошо… — отвечает Зоя Александровна. — Но я хотела спросить… я хотела спросить…

Голос дрожит, срывается, никнет, как пред истерикой.

Глаза доктора становятся мягче, и он указывает пациентке дверь в кабинет.

— Пожалуйста, войдите, мы поговорим.

И когда, сидя в кресле пред знаменитым доктором, Зоя Александровна начала говорить, она сама удивилась звукам своего голоса. Он был похож на голос малыша. Деточкой говорила с доктором. И наивные мысли о себе высказывала она. И протягивала руки пред ним, как тот Владик, «уж этакой умный, этакой умный»…

— Дело весьма просто, сударыня, — звучит голос доктора. — Никогда и ни при каких условиях детей вы иметь не будете.

— Но вы ведь меня даже не исследовали…

— Но я вас обо всем расспросил… Если угодно я исследую… Но ведь тысячи женщин к сорока годам приходят ко мне с такими же жалобами… с такими же желаньями… К сожалению, я все знаю наизусть…

Но Зоя Александровна не верила. И знаменитый доктор исследовал ее, и после этого она опять страстно вопросительно глядела на него, сидя в кресле, и протягивала руки, как малыш свои ручонки протягивал к ней.

— Нет, ничего…

— Доктор, но, может быть, это возможно?!.

Доктор хмурится и сердито говорит:

— Сударыня, вы хотели слишком много наслаждаться жизнью. И насладились ею. Двух счастий не бывает. Всеми своими средствами вы совершенно извратили свою материнскую систему. Детей вы никогда иметь не можете…

— Но если чудо?.. Если новая любовь?..

— Этот вздор вам могли говорить только акушерки…

И доктор встает, и кланяется.

Неловко Зоя Александровна протягивает ему гонорар, но ловко принимает его доктор, и опять она быстро летит по лестнице вниз.

Извозчик спит на козлах. Приходится его будить… Уже вечереет.

VII

— Напрасно ты ждал меня. Я есть совсем не хочу. Где была? Засуетилась сегодня.

Он нежно берет ее за талию и сажает рядом с собой.

— А все-таки расскажи, деточка…

— Расскажу… но только… где же вино? Ах, вот оно, а я и не заметила.

И Зоя Александровна наливает себе полный стакан вина и пьет его залпом.

— Детуська, что с тобой? Может быть у тебя горе какое-нибудь? Скажи своему муженьку…

— А ты знаешь, который ты у меня муж?

— Не понимаю, что ты говоришь…

— Я хочу сказать, знаешь ли ты, сколько мужей у меня было до тебя?

— Ты, кажется, нездорова… Об этом мы говорили, когда сходились и раз навсегда окончили этот разговор. Твое прошлое — это большая ошибка твоей души… А теперь — ты… другая…

Зоя Александровна наливает себе еще один бокал вина, долго смотрит на него, поднявши к лампе, выпивает его залпом и говорит: