Раны любви

— Вы поговорите об этом с директором. И кстати ответите ему, в каких гостиницах вы провели вчера ночь и с кем… Вы — ученик четвертого класса!

Костя понял, что все пропало. И с живостью он ответил:

— Конечно, не с такими облезлыми мужчинами, как вы. И не с такими женщинами, как ваша уродливая жена…

Климченко остановился. Глаза вспыхнули. Он искал глазами, чем бы пустить в голову нахала. Но сдержался и выбежал из класса.

И из коридора, когда он бежал в учительскую, доносились в класс сдержанные рыдания…

Костя спокойно собрал книги и больше не возвращался в гимназию.

Товарищи молчали.

Милош изобрел сотню новых ругательств, национальных и классических, по адресу Кости…

VI

В городском саду было оживленно и весело. Дети составили круг и плыли в спокойном хороводе. Девочка-запевало была полная, не по летам развитая. В обтянутом платье, вздрагивая бедрами, вела она круг, распоряжалась всем и кокетливо поводила все понимающим взором, особенно заглядываясь на пожилых мужчин.

Костя с отвращением посмотрел на девчонку и прошел дальше по аллее.

А вон мелькает и «пиллеристка».

Какая радость. Он ей все скажет сейчас. Откроет душу.

«Пиллеристка» была строга и суха.

— Я пришла, потому… потому что вы меня просили. Но я не хотела. Я про вас слышала очень много скверного.

Костя, виноватый и смущенный, пошел рядом, стараясь пройти в аллею потемней.

— Да, — бормотал он, — и вот меня сегодня исключили…

«Пиллеристка» остановилась.

— Исключили?

— Да, — твердо ответил Костя, — и мне теперь ничего не остается делать, как броситься с мола.

— Сядем, — сказала девушка, помолчав.

Костя сел рядом с ней. Ему так хотелось поближе сесть к девушке, коснуться ее тонкого плечика, ощутить на своем лице трепетанье локона ее каштановых волос… Обнять… Нет — он не смел бы обнять…

— Как вас зовут? — спросил он ее наконец.

— Марийка…

— Марийка, Марийка!..

Костя посмотрел на нее робким взглядом и видит:

Длинные ресницы трепещут. Закрывают большие, большие глаза, а глаза не слушают ресниц и смотрят вперед, круглые, странные, горящие.

— Марийка, простите меня. Дайте мне якорь. Я весь день думаю об этом сегодня.

Марийка повела плечом, вздрогнула.

— Отчего вы такой нехороший?..

Костя сказал:

— Если бы вы знали, как я хочу быть хорошим…

— Неправда. Моя тетя Анна Васильевна бывает у ваших в соборном доме. И она говорила, как вы мучите отца и мать… Не ночуете дома… Убегаете… Откуда-то достаете деньги… Дома у вас плачут… А теперь исключили…

И Марийка повернула к нему свое побледневшее личико и по побледневшему личику струятся слезки, маленькие, дробные, как капли осеннего дождя…

— Все это правда, — отвечает Костя. — Но ведь меня никто не любил.

— Даже отец и мать?

Костя чувствует, что солгал, но ему не хочется оставить позицию, возбуждающую жалость.

— Меня не любили в гимназии… У меня нет товарищей. Нет друзей…

Марийка молчит. Видно, борется. Что-то хочет сказать. Но сдерживается. И опять наступило надолго молчание…

А Костя успокоился и, жадно глядя, на ее тонкие плечики и крохотную, еле-еле видную грудь, осторожно придвинулся к ней и зашептал.

— Если бы вы знали все, если бы вы знали все, Марийка…

Девушка не посторонилась, а еще плотнее прижалась к нему. Так жалко его, бедного. Он страдает… Надо его утешить…

А Костя, возбуждаясь этой близостью и горя все больше, шептал ей:

— Везде гадость, Марийка, везде люди скверные. Учителя, — так это мерзость. В гимназии у вас преподают идиоты без сердца… Дома у меня никого, никого… Родители? Так они старые… А я один… Если бы вы, Марийка, помогли мне…

И Костя жадно обнимает ее за талию и крепко привлекает к себе, и уже ищет привычным движением губ ее губы и слышит ароматный запах ее уст…

Но резкое движение, — и Марийка уже на ногах.

— Как вы смеете?

Звенит тоненький серебряный голосок. Дрожит в нем гнев и злоба. И оглушенный сидит Костя, не понимая, что случилось…

— Марийка… Марийка…

— Молчите, гадость вы этакая… Как вы смели меня трогать?..

Костя встает.

— Не смейте, садитесь.

Костя покорно садится.

— Но что я сделал? — шепчет он.

— Что сделали?! Как вы смеете меня трогать!

Она смотрит воспаленным пытливым взором, наклонившись к нему, и искривив лицо в гримасе отвращения.

— Понимаете, вы мне противны… Мне противно физическое прикосновение мужчины…

И Марийка с той же гримасой отвращения бежит по саду быстрыми, мелкими шагами и скрывается среди теней деревьев…

Костя сидит, как у края пропасти.

И решает, что теперь уже поздно; что теперь пора шагнуть в нее…

VII

Через полчаса Костя сидел в Красном переулке в кабачке у Нухима.

Герб он снял. Пряжку на куртке с литерами гимназии перевернул. Сидел он гордо и красиво. Метали искры глаза. Яркий румянец переливался волнами то гнева, то застенчивости… Губы кровянились от непрерывных, ревнивых укусов острых зубов. Бешенство овладело его сердцем. И сидел он и ждал, как царь…

Только что с посыльным он отправил письмо домой.