Рапсодия для двоих

Гостиничный комплекс, где проживала сладкая парочка, располагался в самом центре города – очень удачном с точки зрения туристического бизнеса месте. Сюда приезжали и чопорные англичане со своими скучными разговорами о погодных перипетиях, и заносчивые до тошноты американцы, готовые лопнуть, но заглотить жирный гамбургер до последней крошки. Глядя во все глаза на разодетых в меха и бриллианты постояльцев отеля и исподтишка подсчитывая их щедрые чаевые, неисправимая привереда уверовала, что именно здесь кипит настоящая шикарная жизнь, о которой она всегда мечтала. Но праздное просиживание, пусть и в царских апартаментах, её не устраивало.

Опьяневшей от вседозволенности Виталине хотелось ещё вкусно поесть, шикарно одеться, объездить все самые дорогие бутики Парижа. Семён Виссарионович, несмотря на наличие кругленького банковского счёта, недовольно морщился, оплачивая очередную девичью покупку. Но не даром известная пословица гласит: седина в бороду – бес в ребро. Вот и получала студентка-красавица всё самое вкусное и самое иностранное.

Утренние завтраки в номере и вечерние ресторанные вылазки больше напоминали светские приёмы, чем простое удовлетворение банальных человеческих запросов. Походы по дорогим ювелирным магазинам и элитным бутикам казались Виталине чем-то вроде полётов в космос. Такими же яркими, как звёзды, и такими же незабываемыми, как высадка человека на Луну. Но постепенно всё это великолепие её пресытило по самое горлышко и перестало приносить радостное возбуждение, ради которого она отдавала на заклание своё молодое тело.

Никто бы не рискнул вести себя так откровенно нагло с законным представителем огромной ядерной державы, как это делала маленькая развратница, удобно усаживаясь поздним вечером в огромное мягкое кресло напротив ярко пылавшего камина. Капризно надув губки, похотливая бездельница принималась ковыряться у себя в носике. Тем самым она давала понять, что снова хочет секса или, хотя бы, каракулевую шапочку. Точно такую же, как у её матери, деловой женщины с безупречным вкусом.

Семёну Виссарионовичу порою так хотелось послать куда-нибудь к чёрту на кулички и саму Виталину, и её бестолковую мамашу. Молодая «тёща» вечно путалась у него под ногами, раздражая и без того нервного партработника своими придирками и глупыми советами. Его жизнь всё больше становилась похожа на некое подобие чертёжной доски, где кем-то вначале всё было тщательно продумано, а затем аккуратно прочерчено по заранее проведённым карандашным линиям.

Но девчонка была так хороша собой и по-детски наивна, что папику ничего не оставалось, как терпеть её причуды и выполнять все её незатейливые пожелания и прихоти. А самой Виталине нравилось разговаривать со своим именитым любовником приказным тоном, порою заставляя того не то чтобы ругаться матом, но грозно хмурить кустистые брови и ронять на пол всё, что попадалось ему в тот момент под горячую руку.

Стервозная девчонка всё чаще ковырялась у себя в носике, игриво поглаживая свою высокую грудь, озорно поглядывая на «дедушку Сёму». Так она называла за глаза своего любовника, когда звонила домой матери или верной подруге Катьке, жаждавшей вырваться на волю из жёсткой кабалы мамочки Люды, державшей в страхе всех своих подопечных. В ответ на откровенные заигрывания дедушка Сёма притворялся, что очень занят важным государственным делом и просто не видит её эротических призывов. Тогда в ход шла тяжёлая артиллерия.

– Сёмочка, ну, когда мы пойдём баиньки, – кокетливо щурясь на яркий свет настольной лампы промуркивала бесстыдница. И тут же начинала легонько постукивать себя по обнажённой напоказ груди или по кончику носа втрое сложенной «Комсомольской правдой», оставшейся ей на память о недавнем перелёте через Ла-Манш.

Виталине не раз приходилось присутствовать на званых обедах и ужинах, где собирался не только мужской бомонд, но и самые красивые женщины самого лёгкого поведения. Любая из них была готова ради одной фотографии на первых полосах парижских газетёнок без долгих раздумий прыгнуть в кровать к любому выродку. Будь то жирный папик, перешагнувший романтический рубикон лет сорок тому назад или его прыщавый отпрыск, едва достигший половозрелости. Виталине в её прошлой жизни не раз приходилась обслуживать таких жирдяев.

Потому всякий раз, когда к её руке галантно прикладывалась точная копия её самого отвратительного клиента, карие глаза девушки начинали извергать пламя, красивый рот брезгливо кривился, а к горлу подкатывала предательская тошнота.

Виталине была уверена, что её папику ничто и никто не страшен, или, как ещё русские говорят: «Ему сам чёрт не брат». Но ведь бывает и на старуху проруха.

Как-то раз, в самый разгар званого обеда к Виталине подошёл настоящий негр чёрно-смоляного цвета. Молодой человек был одет в несуразный костюм, больше напоминающий вывернутую наизнанку кошку, чем цивильную одежду приличного человека. Слегка поклонившись, он протянул ей тарелочку весьма помпезной расцветки, на которой лежала какая-то гадость, жутко вонявшая рыбьим жиром.