Рапсодия ветреного острова

– Видишь? – с улыбкой спросила она, вновь водрузившись на табурет.

Мэгги уселась перед открытым окном на краю кровати, застеленной белой шенилью, и стала стягивать свитер.

– На улице всего лишь шестьдесят градусов, Кэт[1], – сказала она. – Это вряд ли можно назвать жарой, и ради свежего воздуха точно не стоит рисковать жизнью.

Прохладный океанский бриз закружил в комнате кружевные занавески, словно подчеркивая ее слова. Она впервые обратила внимание на плотно облегающую белую блузку и красную юбку своей кузины.

– Ты куда-то собираешься?

– Погулять. Мне все равно куда, лишь бы выйти на улицу. Солдаты все время приезжают и устраивают танцы на причале, хотя до лета еще далеко. Я слышу музыку и не понимаю, почему мне нельзя повеселиться вместе с другими девушками.

Кэт насупилась, глядя на Мэгги, и стала выглядеть более коварной. Ее мать до самой смерти надеялась, что какой-нибудь продюсер из Голливуда раскроет таланты Кэтрин и сделает ее кинозвездой. Из-за пышных светлых волос, зеленых глаз и безупречной фигуры с изгибами во всех нужных местах ее иногда принимали за Лану Тернер, и она очень гордилась своим сходством с популярной актрисой.

Мэгги закусила губу, не желая очередной ссоры. Но она дала обещание матери Кэт, когда та умирала, что будет стараться удерживать Кэтрин в рамках приличия. Она глубоко вздохнула.

– Еще слишком рано, Кэт. Что скажут люди? Мы только что похоронили Джима, нужно чтить память о нем. Ты же вдова.

Кэт оставалась неподвижной, словно золотистая статуя, и хранила зловещее молчание. Лулу, ощутившая растущее напряжение, шмыгнула в угол и прижала колени к груди.

– Джим умер, Мэгги, – произнесла Кэт странным низким голосом, не похожим на ее собственный. – Но я-то жива. Бога ради, мне всего лишь девятнадцать лет! Передо мной целая жизнь, и я слишком молода, чтобы похоронить себя рядом с мужчиной, за которым была замужем только три месяца!

Лулу тихо заскулила, словно щенок. Она любила Джима, как может любить только девятилетняя девочка. Именно благодаря ей Джим вошел в их жизнь. Она упала, когда каталась на роликовых коньках, и вывихнула ногу, а Джим принес ее домой на руках, словно рыцарь в сияющих доспехах. Мэгги тоже так подумала, согретая его добродушной улыбкой и ровным взглядом серых глаз. Она была тронута рассказами Джима о его собственной младшей сестре, оставшейся в Луизиане. Он дважды водил ее на танцы и однажды даже поцеловал. Но потом он познакомился с Кэт, и больше не было никаких танцев и поцелуев.

Теперь, когда Мэгги смотрела на свою кузину, старое обещание досаждало ей так же, как новые, еще не разношенные туфли. Они выросли вместе; их матери были сестрами, а отец Кэт ушел из семьи задолго до ее рождения. Возможно, только Мэгги умела разглядеть отчаяние Кэт, душевный голод и одиночество, побуждавшие ее к действиям, когда она охотилась за любовью. Но Кэт была бы сильно уязвлена, если бы узнала, что Мэгги очень часто жалела свою прекрасную кузину.

– Это неправда, Кэт. Я знаю, ты говоришь не всерьез.

Кэт выглянула в окно.

– Я хочу жить. Я хочу танцевать.

Она повернулась, и в ее глазах блеснула надежда.

– Пойдем со мной, Мэгги. Ты будешь моей дуэньей, хотя все должно быть наоборот, потому что ты одинокая девушка, а я вдова. Но нам будет весело, как в старые времена.

Мэгги посмотрела на свое недавно выкрашенное черное платье, неровно подстриженные ногти и бледные ноги без чулок. Ей никогда не нравилось ходить на танцы вместе с Кэт. Мэгги втягивалась в орбиту притяжения солнца по имени Кэт и укрывалась в тени, отбрасываемой ее светом. Иногда ей казалось, что Кэт хотела доказать ей, что, несмотря на то, что отец рано бросил ее, а мать умерла, ее красота и привлекательность не мешают ей наслаждаться жизнью и иметь массу поклонников.

Кэт слезла с табуретки и сняла туфли на высоком каблуке, которые она уговорила Джима купить ей вместо платы за арендное жилье. Она встала перед Мэгги; ее зеленые глаза умоляюще воззрились на сестру.

– Давай же, Мэгги. Я не могу пойти одна… что скажут соседи?

Мэгги отвернулась и покачала головой, недовольная тем, как Кэтрин воспользовалась ее собственным аргументом.

– Ты совсем недавно овдовела, Кэт. Это накладывает на тебя определенные обязательства: тебе не следует ходить на танцы и находиться в обществе других мужчин.

Сердце Мэгги немного сжалось, как это бывало всегда, когда она думала о Джиме: о морщинках в уголках его глаз, когда он улыбался, или о том, как он смотрел на собеседника во время разговора, словно в мире не было ничего более важного, чем то, что он слышит.

Кэт слегка повернулась, чтобы видеть свой профиль в зеркале, установленном на подвижной раме в углу, и пригладила блузку и юбку, чтобы подчеркнуть фигуру.

– Если ты еще не заметила, Мэгги, идет война. Правила изменились. То, что раньше считалось неприемлемым, теперь вполне нормально.

Она приподняла левую бровь в манере Вивьен Ли, которую совершенствовала после того, как посмотрела фильм «Унесенные ветром»[2].