Раритет хакера

По странной насмешке судьбы или жилищного управления и ее лице, лифт работал. Восславив свою удачливость, которая сначала спасла мне жизнь, а затем – уставшие ноги, я нажал кнопку шестнадцатого этажа.

…Наверное, судьба или жилищное управление в ее лице имели на меня иные виды, или, может быть, другое мнение о моей удачливости, потому что лифт встал где-то между десятым и двенадцатым этажом.

Убедившись, то дело серьезное, и заключается оно не в заклинивании кнопки или нескольких, я нажал «Вызов».

Никто не ответил.

Тогда я подумал: «Или пан, или я тут до утра просижу!» и попытался крикнуть, не раздувая мощным вдохом легких.

Крик не получился, вернее, это был не крик, издевательство. Тогда я плюнул на пол и крикнул по-настоящему.

Грудь отозвалась внутренней болью, но, слава Богу, это была боль скорее ушибленных тканей, чем раздираемого костью легкого.

– Эй! – крикнул я, – Кто-нибудь!

– Кто там? – отозвался негромкий испуганный девичий голос несколько секунд спустя; кажется, он шел откуда-то сверху.

– Я застрял, – сообщил я, – Пожалуйста, вызовите лифтера!

– Подождите, – ответил голос, потом обладательница его несколько мгновений колебалась, и, наконец, нерешительно ответила – Я тут тоже несколько не снаружи…

– Чего? – спросил я, закатывая глаза к потолку, готовый поклясться, что голос шел именно оттуда.

– Я на крыше лифта, – ответил голос.

– Еб твою мать, – негромко посетовал я.

– Что вы говорите? – озадаченно спросила девушка сверху.

– Я говорю: «Какая жалость!» – ответил я, раздумывая, как же быть.

– А-а, – столь же задумчиво произнесли наверху.

– Слушай, – сказал я после паузы, выработав программу дальнейших действий, – Ты бы не могла сказать мне, что ты там делаешь?

– Зачем? – быстро спросила она, явно волнуясь.

– А затем, чтобы я мог решить, спустить мне тебя вниз, или нет.

– Я вниз не пойду! – решительно отреагировала «наездница».

– Почему?!

– Не пойду – и все тут!

– Тьфу! – уже не таясь, сказал я.

Сверху презрительно промолчали.

– Ладно, – согласился я еще через несколько секунд, переходя к плану "Б", – тогда покричи погромче, тебя будет слышнее, лифтер услышит.

– Не буду я кричать! – отрезала девушка.

– Да почему?! – воскликнул я, начиная злиться: эти непонятные игры действовали на нервы.

– Потому что пошел ты… – тут она одарила меня жестким и серьезным выражением, от которого моя злость только увеличилась. В сердцах я пнул створки лифта ногой, и… они медленно разъехались с шипящим скрежетанием.

Лифт, оказывается, застрял прямо между этажами, так что бетонный пол был на уровне моей груди. Опасаясь, что двери сейчас снова закроются, я ухватился руками за него и подтянулся, закидывая колено, чтобы вылезти оттуда на этаж – не тут-то было!

Чертова баба сверху так же решила воспользоваться представившейся возможностью – она спрыгнула с крыши лифта на пол, причем, прямо на мою многострадальную правую руку!

По счастью, она не носила туфлей со шпильками, а всего лишь кроссовки, поэтому удар получился не слишком болезненный; я лишь крякнул от удивления, ткнулся лбом и носом в тонкую джинсовую голень и подался назад, рыча что-то устрашающее.

Она вскрикнула от неожиданности, метнулась вперед и вверх; помчалась по ступеням, и через несколько секунд лишь эхо дробных шагов осталось мне в наследство от неизвестной странной девушки.

Я предпринял вторую попытку подтягивания, которая завершилась успехом, и вылез на лестничную клетку.

Никто так и не появился, что говорило или о хорошей звукоизоляции в этом доме, или о полном равнодушии жильцов. Отряхнувшись, я вздохнул полной грудью, чувствуя, как боль уже едва шевелится, и отправился наверх.

Путь мой был недолгим, и, подойдя к двери, ведущей в квартиру Эрика Штерна, я увидел жмущуюся к стене с выражением крайнего ужаса в глазах девушку лет четырнадцати-пятнадцати, которую опознал по темно-синим джинсам фирмы «Версачи», и по буквально до боли знакомым кроссовкам. Девчонка вся сжалась, и смотрела на меня с нескрываемым ужасом. Несомненно, если бы вход на крышу был открыт, она не колеблясь, промчалась бы туда.

Я остановился в четырех шагах от нее, увидев, как слегка подрагивает губа – явное предупреждение о том, что сейчас будет крик.

«Воровка, что ли?» – подумал я, но тут же отмел эту мысль – яркий свет стосвечовой лампы осветил ее досконально, стало понятно, что слишком уж хорошо она одета для воровки – во-первых, сами джинсы – уж в джинсах-то я разбирался, – во-вторых, блузка, каких я не видел у подростков, толпами гуляющих по улицам, кроссовки, кстати, «рибоковские», – у Гошки и то подешевле, – плюс очень изящная черная кожаная сумочка. Но главное, по чему я судил – это даже не тонкая золотая цепочка, и не внешне скромные сережки-"гвоздики" с мерцающими розовыми камнями – кажется, фионитами, ничего другого розового драгоценного я не знал, – а по ухоженности волос и кожи, по идеальной подобранности вещей по отношению друг к другу.

– Ты чего? – устало обратился я к ней, опираясь на перила, чтобы создать видимость спокойной обстановки.

– Если ты меня тронешь, я так заору, – сообщила она, – что весь дом проснется! – и для пущей убедительности добавила, – Тебя посадят!

Я оценил эту угрозу долгой паузой, на протяжении которой откровенно разглядывал ее, старался придать лицу если не презрительное, то уж обязательно взрослое выражение, то есть, маску усталого серьезного человека, которому в игры играть недосуг.

Она была очень красивая девочка, я, наверное, уже отучился обращать на женскую красоту внимание, но даже от такого подслеповатого пня, как сыщик-компьютерщик Мареев, не ускользнула стройная красота ее тела и совершенство испуганного сейчас лица. Дело тут было не в хорошей одежде, которая шла ей, и не в пропорциональном сложении молодой девушки, хотя на ее вздымающуюся в волнении грудь я тоже обратил внимание, нет, дело было опять же в какой-то идеальной сочетаемости всех деталей ее облика.

Светлые волосы, не слишком сдерживаемые заколкой, ровным шлейфом стекали за плечи, большие серо-голубые глаза смотрели очень ясно, розовые, слегка подрагивающие губы, напомнили мне что-то далекое, не совсем понятное и вспоминаемое, но приятное… Почему-то весь ее внешний вид вызвал у меня смущение. Наверное, она была чересчур красива… лучше хорошей фотомодели или манекенщицы.

Кашлянув, я прервал повисшую в воздухе тишину.

– Не знаю, как вас зовут, – сказал, оценив, как в результате мимических танцев прежняя ее уверенность в том, что я бандит и насильник, бегущий за ней пять этажей подряд, начинает таять, – Меня зовут Валерий Борисович, я пришел сюда по делу. Если вы боитесь, что я шел за вами, давайте я отойду в сторону, и вы пойдете вниз. Хорошо? – я попытался обаятельно улыбнуться, – Отойдите от двери, пожалуйста.

Наверное, улыбка получилась не столь обаятельной, как мне хотелось, или речь мой не произвела должного впечатления, поскольку на место страху в ее глазах появилась открытая неприязнь.

– Чего вы врете?! – враждебно сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая, – Это моя квартира! Никуда я не уйду! Это вы уходите отсюда! – и, подумав, добавила, – А то я закричу!

– Ваша фамилия «Штерн»? – удивленно спросил я, гадая, кем же она приходится худому абстракционисту.

– Да отстаньте вы!! – почти закричала она, краснея; вот тут-то я понял, что девочка разыгрывает передо мной представление, только непонятно, чего ради, с какой целью.

– Чего ты кричишь? – бросил я, стараясь держать себя в руках, – Ты вообще думаешь, как ты себя ведешь? Я сейчас вызову милицию, и тебя отвезут в участок!