Расчет пулей

После ухода милицейского генерала глава банковской ассоциации Максим Витальевич Талызин никак не мог отделаться от дурного настроения. Поправив на тонкой высохшей руке золотые швейцарские часы с браслетом, который стал в последнее время великоват, он позвал секретаршу Наточку и велел ни с кем его не соединять. Наточка — одна из многих женщин — умела возбуждать и возвращать ему жизнерадостность. Зато он и платил ей по-королевски.

Но вместо ожидаемой элегии вышла новая нервотрепка. Наточка сообщила ему, что прибыл следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры и просит аудиенции. Фамилия — Турецкий Александр Борисович.

Талызин подумал, что таким визитерам не принято отказывать. Но у него тут же началось сердцебиение. Однако он справился с собой, проглотил таблетку и велел пригласить важного гостя.

Турецкий появился с беззаботным выражением на лице, как будто ему предстояла ничего не значащая встреча, а не попытка любыми способами выявить связь между главой могущественной банковской ассоциации и злодейским убийством в лесу близ озера Селигер троих людей. Из которых двое хотя бы ощущали какую-то тревогу. А женщина вообще была ни при чем и погибла, как от случайного удара молнии. Правда, перед этим испытав весь ужас свершавшейся расправы.

Александр Борисович не надеялся, что Талызин преподнесет ему какую-либо нить к разгадке. Но понимал, что связь здесь существует. И трудной беседы с банкиром было просто не избежать.

Еще в вестибюле он поразился тому, какой роскошный дизайн можно сделать внутри заурядного в общем-то здания на Арбате. Золотые тиснения на стенах под потолком, роскошные зеркала, сверкающие отраженным светом линии в прозрачной шахте лифта, который поднимался посреди сияющего зала и возносил посетителей и служащих на верхние этажи. Все напоминало о том, что здесь проходит главный стержневой нерв державы. А все остальное, включая гениальные изобретения, картины, пьесы, стихи, музыку, — не более чем суета сует, которую главный стержневой нерв прижмет или перекупит с потрохами в любой момент.

Сам Талызин наверняка не предполагал, что так высоко занесет его судьба, и не готовился к этому. Столичный журналистик с легким пером и удобным для начальства веселым и покладистым нравом должен был пожинать плоды и переживать издержки второй древнейшей профессии, которая больше, чем любая другая, учит холуйству и приспособленчеству.

Ан нет! На каком-то этапе, во время первого передела собственности, пользуясь газетными связями, вошел в правление банка. Сначала был десятой спицей в колеснице, потом второй и, наконец, — первой.

Его досье Турецкий внимательно изучил перед посещением главы одного из могущественнейших столичных банков и теперь, после знакомства с множеством фотографий, с интересом изучал оригинал. Дорогой костюм, крупные золотые часы на тонкой сухощавой руке, модный галстук, дорогая рубашка — весь этот роскошный дизайн, как главная составляющая имиджа преуспевающего человека, ничего не значили в сравнении с выражением глаз и уверенности на лице. Как будто перед ним сидел потомок знатного рода, который на протяжении столетий владел богатыми замками и поместьями и оказывал немалое влияние на внешнюю политику государства.

Между тем Турецкий знал точно — он старался досконально знать все, что так или иначе касалось его профессии, — что мать Максима Витальевича была прачкой, отец — пожарным. А вся эта «родовитая властность» — качество приобретенное. «Ничего удивительного, — подумал Турецкий. — Видимо, человек в течение одного поколения способен вознестись так, будто ему тыща лет. Ведь смог же безродный артиллеристишка за несколько лет пройти путь от капитана гвардии до императора Франции. Да при этом еще завоевать полмира. И ему не надо было говорить, что императорская корона должна передаваться по наследству. Он сам был свой высший суд и носил корону так, словно был ее достоин ничуть не меньше, чем римский император Веспасиан, наследник древнего рода… А чем, в таком случае, хуже Талызин?»

Офис главы банковской ассоциации, однако, был скромен, ничем выдающимся не отличался. Хозяин офиса, видимо, знал себе цену.

— Я вас слушаю, — негромко произнес Талызин.

Турецкий достал пачку сигарет и спрятал ее обратно, поняв, что хозяин не курит. Это было даже к лучшему. «Сигареты надо курить во время задушевной беседы, — подумал он. — Или приятных размышлений. А в состоянии стресса курение наносит только вред».

— Мне бы хотелось узнать, — мягко сказал он, — в каких отношениях ваша ассоциация находилась с банком «Эрмитаж».

Ответ не замедлил себя ждать:

— В прекрасных отношениях.

Глаза Максима Витальевича смотрели искренне и дружелюбно.

— Но ведь «Эрмитаж» брал у вас крупный кредит…

— Это обычная практика в банковских делах, — отчеканил Талызин, и глаза его стали менее дружелюбными.

— И насколько нам известно, «Эрмитаж» просрочил выплату кредитных сумм?

Талызин развел руками, как будто хотел сказать: «Что же вы от меня хотите? Я руковожу в своем офисе».