Раскаленная броня. Танкисты 1941 года

– Сегодня перед вами ставилась задача – уничтожить вражескую огневую точку! – командным голосом начал майор, во время короткой паузы глаза пробежали по лицам курсантов, покрытым копотью, в танковых шлемах они все равно казались обычными подростками. – Давалось три подхода по три снаряда каждый. Курсант Протасов!

– Я!

– Доложить о выполнении!

Игорь вытянулся в струну и шагнул к майору. Ботинки чеканят по сухой земле, облачка пыли струйками поднимаются кверху. В одном шаге от командира он замер, грудь подалась вперед, правая рука козырьком уткнулась к виску, Игорь с шумом выдохнул:

– Товарищ комбриг! Согласно задаче экипаж номер тридцать один на учебном танке двадцать восьмой модели поразил цель согласно инструкции. После двух выстрелов вражеская огневая точка была уничтожена. Дополнительных подходов не потребовалось! Командир экипажа – курсант Протасов.

Нависла тишина, слышно, как легонько потрескивает огонек папиросы да где-то в кустах дебоширят кузнечики, вкусно пахнет свежескошенной травой.

– Молодцы! – оборвал тишину командирским возгласом майор. – Молодцы, сынки! Объявляю всему экипажу благодарность!

Весь строй ударил зычным хором: «Служу трудовому народу!»

– Вольно!

Майор шагнул к устроившимся немного поодаль от танкистов-курсантов командирам. Ему тут же протянули коробку с папиросами. Василий Михайлович потянул белый кругляш.

– Ну, орлы!.. – бросил майор и склонился перед заботливо зажженным огоньком, вверх взвилась тоненькая ниточка табачного дыма. – Настоящие сталинские соколы!

– Так тож в небе соколы-то сталинские… – произнес капитан с рыжими усами.

– А у нас что, хуже? Мы и тут жару даем! Нет, ты видел, – обратился он к своему ординарцу, тот с готовностью кивнул. – С двух выстрелов и оба раза накрыли. Орлы из стали!

Командиры одобрительно зашептались, закивали. Майор с наслаждением выдохнул табачный дым, подставил лицо июньскому жаркому солнцу, улыбнулся, но тут же поморщился – кто-то теребит его за рукав.

– Товарищ майор, не к нам ли?..

Майор недовольно бросил взгляд в сторону. Вдали, на убегающей змеей грунтовке появилось облачко пыли, оно медленно растет, приближается. Командующий сложил ладонь козырьком, щурится, но разглядеть, кто это – не выходит. Впрочем, и самому догадаться нетрудно.

– Кажись, точно к нам. Штабная…

Командиры тут же перестали переговариваться, бросают взгляды на дорогу.

– Смотри, как на гашетку давит, – бросил кто-то из строя. – Никак торопится, может, и вправду чего лихого случилось?..

Игорь, наконец, снял зудящий кожу насквозь промокший танкошлем, несколько крупных соленых капель устремились к подбородку, взлохмаченные волосы повисли сосульками. Он выдохнул, солнце лизнуло теплом взмокшие волосы, лоб и щеки. Игорь с наслаждением потянулся, разбросав руки в стороны, но тут же согнулся, лицо сморщилось, будто хлебнул уксуса, – рука осторожно прикоснулась к ушибленному затылку.

– Вот черт! Кабы не танкошлем, точно пробил бы себе башку, – от саднящей боли прошипел Игорь.

– Э, нет, командир! Голову-то беречь надыть тебе, – отозвался заряжающий, или башнер, как называли его в училище. – От нее и зависит – как биться будем.

– А тебе на что голова-то, Баир? Свою надо приспосабливать к делу, – произнес механик-водитель Роман Демин, деловито протирая руки от густо налипшей на кожу черно-коричневой смазки.

– Дык, а он в нее кушает, – ответил за Баира Семен, пристроившийся у гусеницы, руки закинул за голову, глаза полузакрыты, в зубах пляшет соломка. Из-под сдвинутого на затылок шлема проступают курчавые волосы. – Ну и спиртишок заливает иногда…

– Эй! Не придумывай, да? – смущенно бросил Баир, брови сшиблись на переносице, глаза еще больше сузились и теперь стали похожи на крохотные щелочки – лезвие бритвы не просунешь.

– Ой ли, а не ты ли прикладываешься к наркомовским? – подмигивает Горобец. – Нет, оно, конечно, дело-то хозяйское… Но для, так сказать, смелости в бою можешь и приложиться…

Раздался негромкий дружный хохоток.

– И не выдумывай! Мне вообще не до этого. – Баир по-прежнему немного исподлобья косится на безмятежно грызущего соломку Семена. – Это тебе тыкать в морзянку да в пулеметик строчить. А мне, считай, и по сторонам смотреть, и орудие наводить, и снаряды тяжеленные перекладывать. Снаряды-то, как мешок картошки!

– Ну, картошечку ты тут к месту вспомнил. Наверняка даже на стрельбах думал о добрячей миске варененькой, да с лучком. Это дело ясное, – произнес Горобец, выплюнул уже пожамканную травинку и не глядя сорвал новую, крепкие зубы с едва слышным хрустом впились в сочную зелень. – Ты смотри, растолстеешь так, что и в люк не залезешь. А вдруг в бой? Или того хуже – подобьют, начнется пожар, а выползти не сможешь. – Семен вдруг жалостливо посмотрел на наливающегося краской раздражения бурята и выдохнул: – Вот так и сгоришь, бедолага.

– Тьфу на тебя! – раздраженно бросил Баир, отвернулся и принялся перочинным ножичком счищать грязь, забившуюся под ногти. – Еще накаркаешь!..