Раскаленная стужа

«Мой брат и управляющий, Гилльям Фиц-Генри, приветствую тебя…» – Крупный и ровный почерк читался очень легко, даже несмотря на то, что слова круто загибались вниз. Интересно, он сам это написал или же это рука писаря? «Я надеюсь, что послание мое найдет тебя в добром здравии – так же, как нашло меня твое письмо. До моего сведения дошло, что миледи вела разговоры с местными купцами и торговцами, дабы закупать некоторые припасы для нашего замка. Некоторым лицам угодно заставить меня поверить, что ты позволил ей подобную свободу без всякой на то надобности. Если же, по твоему мнению, покупки эти разумны, миледи имеет на то полное право.

Если миледи, моя жена, желает проверять счета и книги, да будет так. Для исполнения этого я приказываю моему казначею и хранителю платья дозволить миледи свободный доступ к его записям».

Хьюго ахнул.

– Нет, вы исказили текст письма в свою пользу. – Он выхватил пергамент из ее пальцев и быстро пробежал письмо глазами. – Нет, милорд, не может этого быть! – возмущенно воскликнул он, словно его лорд и хозяин действительно сидел перед ним в комнате, а не был так далеко от них на севере. Затем, понимая тщетность своих усилий, он сунул письмо обратно в руки миледи. – Никогда, – заикаясь и брызгая слюной, с трудом выговорил он, – никогда ни лорд Генри, ни лорд Рэннольф не подвергали сомнению мою работу. А теперь вы, всего лишь женщина…

– Тем не менее, Хьюго, – прервал его ворчливый голос Гилльяма, – ты слышал приказ моего брата.

Все еще возмущенно заикаясь, казначей обвел их яростным взглядом.

– Я сделаю, как вы требуете, только потому что милорд приказывает мне, но на определенных условиях. Вы войдете в сокровищницу только в моем присутствии, так чтобы я был уверен, что вы не испортите мои многолетние труды. Я не допущу никаких клякс, не позволю вам из-за вашей неуклюжести оторвать ни один обтрепанный уголок страницы. Точно так же я не разрешаю вам менять ни единой цифры или делать какие-либо иные записи. Никакая другая рука, кроме моей, не будет писать в конторских книгах. – Он выскочил из комнаты, бормоча себе под нос, что, должно быть, наступает конец света, если муж разрешает жене заглядывать в его книги.

Молодой рыцарь, глядя вслед удаляющемуся казначею, коротко и удивленно рассмеялся.

– Никогда не знал, что у него может быть столько страсти. В письме есть еще что-нибудь?

– Да.

Она открыла пергамент и вновь принялась читать:

«…Осада здесь продолжается так, как мы и ожидали. Ноттингем – такая же неприступная твердыня, как и любой замок в Англии. Сюда прибыли машины из Лестера и Виндзора, и люди со всех концов королевства. Несмотря на это, мы все еще сидим и ждем, ибо не в силах разгрызть этот твердый орех и выцарапать из него прогнившую и ядовитую сердцевину.

Король наш, да хранит его Господь, вновь вернулся к нашим берегам. Мы надеемся, что скоро он будет в Ноттингеме, чтобы привести наши усилия к желаемой цели. Пали и Мальборо, и Ланкастер. Говорят, что коннетабль[11] замка горы Святого Михаила[12] умер от страха, узнав, что возвратился его король. Ни Тикхэм, ни Ноттингем так просто не возьмешь.

Надеюсь также, что брак мой не оказался для тебя чрезмерным бременем. Пожалуйста, прости меня за то, что я так неожиданно прислал к тебе такую сварливую мегеру…»

Она остановилась, лицо ее пылало.

– Возможно, ты хотел бы сам закончить чтение… – Ровена протянула ему письмо.

Гилльям отмахнулся.

– Читать? Только не я! Вы же знаете, у меня на это нет никаких способностей – мои глаза начинают косить, стоит только мне увидеть буквы. Заканчивайте письмо, миледи.

Глаза его вовсе не косили – напротив, они горели лукавым весельем. Она покашляла.

– М-м… – Ровена заколебалась, пробегая глазами жалобы мужа на то, что его принудили к браку с ворчливой спорщицей.

– Я не совсем хорошо могу разобрать слова – чернила расплылись… – сказала она с лицом, все еще пылающим от смущения. – Он кончает письмо: «Твой брат и лорд, Рэннольф Фитц-Генри, лорд Грэстан».

Ровена положила пергамент на стол и внимательно посмотрела на Гилльяма. Его улыбка ясно говорила ей, что тот не поверил ее словам. Она перевела взгляд на Темрика, который привез это письмо. Как обычно, черты его лица казались высеченными из камня.

– А ты, Темрик, как ты поживаешь?

– Я, миледи? – От этого вопроса брови его взлетели на лоб чуть ли не до самых волос.

Молодой человек расхохотался.

– Да у него просто треснет лицо, если он заговорит!

Темрик что-то тихо пробормотал и устремил на молодого рыцаря выразительный взгляд:

– У меня все хорошо, миледи, благодарю вас за заботу. Вы совершили здесь настоящее чудо. Даже запах, что доносится с кухни, и тот кажется восхитительным. И я даже не могу вспомнить, видел ли я когда-нибудь этот дом таким чистым.

Гилльям резко выпрямился на стуле.

– Потрясающе! Да ведь это просто целый водопад слов!

– Ба, – моментально отпарировал адъютант, что был старше его. – Твоя младенческая глупость больше не идет тебе, мальчик. Я предупреждал Рэннольфа, что назначение тебя управляющим было заблуждением – ты никогда не повзрослеешь.