— Справедливости ради — феодалы не содержат станций, да и жалованье у почтовиков хромает… — протянул наемник.
— А ты у нас защитник униженных и оскорбленных, Ослоп? — глаза священника стали страшными, темными. — Убери эту наволочь с дороги немедленно! Если мы не нагоним клятого Беллами, вицы уйдут у нас из рук!
— Мы можем объехать их…
— По полю? По уши в грязи? Я нанял тебя не для этого! Если ты не займешься ими — скоро займутся уже тобой, Ослоп!
В словах Белого брата было столько уверенности в своем праве повелевать, столько концентрированной злобы, что командир наемников выдвинулся вперед, сделав знак еще двоим из своих людей.
— Маэстру! Немедленно освободите дорогу! — проговорил он, приблизившись к вознице, который все еще возился с поврежденным колесом. — Мы преследуем опасных преступников, с нами — святой отец Фелицио из Белых братьев. Не стоит чинить ему препятствий…
— Да, да… — пробормотал бородатый почтовик. — Мы сейчас!
И вдруг, крутанувшись вокруг своей оси, запустил в наемников колесом от дилижанса, которое со страшной силой рассекло воздух и выбило из седел сразу двух всадников: самого Ослопа и одного из его подручных! В то же время тот воин, что неловко ловил лошадей, вдруг вынул оттуда лук с мощными роговыми плечами, наложил тетиву — и с невероятным, нечеловеческим проворством за считанные секунды выпустил полдюжины стрел, которые с дьявольской точностью нашли свои жертвы, поражая воинов незащищенные шлемами и гамбезонами лица.
С крыши дилижанса в гигантском прыжке взлетел третий из лже-почтовиков, со странным черным мечом наперевес, явно нацеливаясь на Белого брата Фелицио. Но оптиматский клирик не растерялся — он успел воздеть над головой священый знак, и от него полыхнуло потусторонним зеленым светом. Импульс был таким мощным, что лошади, потерявшие застреленных лучником седоков, прянули в стороны, но… Черный меч послужил своему владельцу проводником и тараном, пробившись сквозь окутавшее оптимата сияние и ударив в самый центр оберега, пробил его и вонзился в грудь Белого брата.
Аркан выбил священника из седла, рухнул с ним вместе на обледенелую дорогу, не выпуская рукояти скимитара. Фелицио не желал помирать: хотя зеленое сияние от амулета и погасло, но сам Белый брат еще шевелился, шепча что-то на страшном, незнакомом языке. Рот его внезапно раскрылся чудовищно широко, и из него повалили черные, жирные клубы дыма…
— Жри, демон! — Рем щедрой рукой сыпанул в пасть молотого зверобоя, выдернул меч из раны, чуть привстал на колени и с размаху рубанул по шее Белого брата, отсекая ему голову.
Не медля ни секунды, и не обращая внимание на громящих врага друзей, он вытянул обмотанную тряпьем стеклянную склянку, и щедро полил оптимата горючим маслом, чиркнул огнивом и останки Белого брата вдруг стали корежится и корчится, как будто и в туловище, и в голове еще теплилась жизнь.
—
Здесь всё было кончено. Внезапность атаки, сноровка в метании дисков от кхазада и бесспорное мастерство лучника-эльфа сделали свое дело. Последний из наемников-кавалеристов пытался удрать, но был настигнут мощным броском кхазадской секиры, которая если и не убила, то выбила его из седла, и теперь пыхтящий Ёррин топал по тракту, чтобы или добить его, или взять в плен.
— Ослоп жив? — спросил Рем у Эадора, который как раз осматривал раненых.
— Жив, но без сознания. У него, похоже, сломаны три или четыре ребра, и повреждена нога.
— Что ж, заберем его с собой, а остальных оставим тут… Уверен — после того, как тут побывают вилланы со своими загребущими руками, никто не сможет разобраться, что произошло на самом деле! Ёррин! У нас есть живой Ослоп, этого уже не тащи!
Кхазад пожал плечами и сбросил с плеч наемника, прямо вниз головой, на дорогу.
— Ну, не надо так не надо… Зато я у него вона что нашел! — и потряс над головой кипой каких-то листков.
— Да, маэстру, быстро осматриваем этих недобрых людей на предмет документов и писем — и пора покинуть этот перекресток…
Ослоп глухо стонал, лежа поперек седла одной из трофейных лошадей. С поломанными ребрами ему было явно неудобно, но эльф заверил — опасности для жизни нет. Галопом они миновали Грапп — занюханный оптиматский городишко, с покосившимися стенами и сонной стражей, и свернули на глухую проселочную дорогу с едва видной колеей от тележных колес.