Раскол дома

Тим кашлянул, прижав ладонь ко рту, и проглотил записку. Удивительно, до чего полезно читать шпионские романы. Теперь до него дошло, что «ожидавшийся груз» – это, должно быть, Герберы. Он прыгнул в вагон, и в этот момент раздался свисток отправления. Пот ручьем тек по его лицу. Он нашел место номер двенадцать. Там сидел мужчина средних лет в надвинутой на глаза шляпе и читал газету, держа ее исхудалой трясущейся рукой. Рядом с ним никого не было. Тим сел и сделал вид, что проверяет свой билет, а потом на плохом немецком произнес:

– Ошибся местом, прошу прощения, герр Дитер.

Мужчина пристально посмотрел на него. Тим кивнул и мягко улыбнулся, а потом встал и прошел дальше, к месту номер семнадцать. Там он сел на свободное место и сказал что-то похожее болезненно худой женщине, читавшей книгу, которую она держала вверх ногами. Вставая с места, он перевернул книгу и улыбнулся. Она, казалось, оцепенела от страха. Тим похлопал ее по руке и пошел к своему месту. Рядом сидела женщина, и он сказал ей по-английски:

– Я нахожу поездки за границу крайне утомительными. Я совершенно запутался.

На ее лице отразилось полное непонимание, и он показал ей свой билет. Она кивнула и отвернулась к окну.

Сердце колотилось у него в груди. Что, черт возьми, пошло не так? Неужели агент теперь в вонючей камере выкладывает гестапо все начистоту? И Герберов сцапают при пересечении границы на пути в Кале? И ему придется за них драться? Тима затошнило от страха. А что же герр Бауэр? Господи, у этого человека, должно быть, стальные нервы, раз он ведет двойную жизнь. Теперь Тим не сомневался, что герр Бауэр – человек Потти.

Когда на следующий день они наконец добрались до парома, отплывающего в пятнадцать часов, Тим в одежде, насквозь пропитанной потом, чувствовал себя так, будто постарел лет на пятьдесят. Теперь осталось только дождаться документов для посадки на паром, но пока что Герберов благополучно пропустили на всех контрольно-пропускных пунктах. И теперь они вроде бы прошли контроль, а Тим следовал за ними, своим присутствием придавая им мужества, хотя до сих пор между ними не было сказано ни слова. Чайки взмывали в небо и истошно орали, пока они вместе со всеми поднимались по трапу и наконец оказались на палубе. Через несколько секунд паром отчалил и взял курс на Дувр. И тогда фрау Гербер упала на колени и зарыдала. Ее муж и Тим помогли ей встать и посадили ее на скамью, укрепленную вдоль борта парома. Фрау Гербер проговорила:

– Наша дочь осталась там, засыпана землей, но она останется в наших сердцах навсегда. Ей было двенадцать лет, она болела, и ни одна больница ее не принимала, потому что евреев они не берут.

Герберы сидели рядышком, а Тим держался от них на некотором расстоянии. Он предложил, глядя на вздымающиеся волны:

– Может быть, хотите спуститься вниз? Я не могу, мне худо, если я не на воздухе. Плохой я путешественник.

Герр Гербер улыбнулся.

– Если бы у вас имелась пара лишних рук, вы могли бы надавить на энергетические точки на запястьях. Это помогает. Но мы останемся здесь, если для вас не опасно сидеть рядом с нами.

– Думаю, что не опасно, но на всякий случай давайте будем смотреть вперед на горизонт, а не друг на друга. И я буду «читать» свою книжку.

Он вытащил роман «Тридцать девять ступеней», которую взял с собой, чтобы придать себе смелости, и огляделся по сторонам, вдруг на палубе окажутся чрезмерно любопытные пассажиры. Но погода изменилась, начал моросить дождь, и на палубе не осталось пассажиров настолько ненормальных, чтобы остаться наверху. Тим достал из кармана портсигар. Он брал его с собой всякий раз, когда приезжал к Хейне, чтобы, так сказать, подчеркнуть свою приверженность ценностям семьи, и надеялся, что однажды сможет вернуть его законному владельцу.

– Мне подарил его отчим. Полагаю, он ваш.

Тим положил портсигар на скамью между ними, не отводя взгляда от горизонта. Герр Гербер взял его и провел рукой по стершемуся изображению меноры.

– Портсигар принадлежал моему отцу. Вы не представляете, насколько эта вещь дорога нам. Мой брат живет в Америке. Он тоже будет рад.

Этой паре от силы лет под сорок, думал Тим, но теперь, когда они перебирают в руках все, что осталось у них от жизни в Германии, они выглядят намного старше. На глазах у них выступили слезы, когда он вытащил и положил на скамью булавки для волос и ленты.

– Эти ленты носила наша дочь, – прошептала фрау Гербер.

Тим сказал:

– Мне хотелось взять что-нибудь еще, но я боялся, что это будет замечено и подозрения падут на прислугу.

– Вы о многом подумали. О многом, – ответил герр Гербер. – Мы никогда не сможем отблагодарить вас.

Тим покачал головой.

– Вы не поняли. В вашей квартире живет моя мать.

Герр Гербер сказал: