Расколотая радуга

Хозяин отвел Майкла в самую лучшую комнату и попросил позвонить, если что-нибудь понадобится. Как только Барлоу вышел, Майкл снял с плеча сумку, запер дверь, налил в стакан воды, выпил. Затем, даже не сняв сапог и одежды, бросился ничком на кровать и вскоре уснул как убитый.

Гром. Пальба. По старой армейской привычке Майкл моментально проснулся и, сонно моргая, никак не мог понять, где он находится.

Снова грохот. Но не пальба. Кто-то барабанил в дверь.

— Майкл, это я, Стивен, — раздался тихий голос. — Открой!

Боже, новоявленный герцог Эшбертонский. Человек, которого он еще недавно считал своим братом.

— Убирайся! — заорал Майкл. — Я хочу спать.

Стук прекратился. Майкл перевернулся на спину. Последние солнечные лучи долгого летнего дня бросали отблеск на небо. Видимо, он проспал всего час-другой. Все тело ныло от долгой езды верхом. К тому же мучила жажда. Но не было сил подняться. Майкл закрыл глаза в надежде снова уснуть.

Но тут ключ в замке повернулся, дверь открылась, и комнату вошел человек высокого роста. Майкл снова закрыл глаза и заслонил рукой лицо от неожиданно вспыхнувшего света.

— Ты болен? — спросил Эшбертон своим тихим голосом. Меньше всего Майклу сейчас хотелось ссориться с братом, но, видимо, безобразной сцены не избежать.

— Мне следовало знать, что во владениях герцога Эшбертонского такого понятия, как частная жизнь, просто не существует, — сухо произнес он.

— Барлоу сообщил в Аббатство, что ты приехал, что похож на мертвеца и как-то странно себя ведешь, — так же сухо ответил брат. — Разумеется, я забеспокоился.

— Забеспокоился? — Майкл невесело усмехнулся. — Но я всегда вел себя странно. Старый герцог не раз упрекал

Эшбертон скорее выдохнул, чем сказал:

— Почему, черт побери, мы хоть раз не можем поговорить нормально? Ведь ты ни на одно мое письмо не ответил!

Майкл тяжело вздохнул. Эшбертон прав: он ведет себя отвратительно.

— Извини, — уже спокойнее произнес Майкл. — Честно говоря, твои письма я сжег, не читая, полагал, что нам нечего друг другу сказать. Но может быть, возникли какие-нибудь сложности, связанные со смертью герцога, и есть документы, которые я должен подписать, принеси их прямо сейчас или пришли мне в Уэльс.

Скрипнул стул, и в комнате запахло дымом сигары.

— Какие, к дьяволу, документы? Давай просто поговорим. По-человечески. Открой глаза и сядь. Посмотри на меня!

Да будь я проклят, подумал Майкл, если хоть пальцем шевельну ради этого наглеца, вломившегося ко мне в комнату. И все же он убрал с лица руки и открыл глаза. Эшбертон сидел в дальнем углу, устремив взор на кончик сигары.

Глядя на брата, Майкл подумал, что трудно отрицать их родство. Те же строгие черты лица, темные, с красным отливом, волосы, те же тонкие, изящные пальцы.

Эшбертон поднял голову и, прищурившись, посмотрел на Майкла.

— Боже, да у тебя совсем больной вид. Лихорадка?

Он подошел к кровати, положил ладонь Майклу на лоб. От такой наглости и от сигарного дыма Майкл пришел в ярость и сбросил его руку.

— Все в порядке. Просто мне нужно помыться, побриться и отдохнуть после дальней дороги.

— Все ты врешь! — Стивен отвел глаза и нахмурился. — Берлоу прав. Ты как мертвец. Еще страшнее!

В этот момент Майкл закашлялся и, когда хотел сказать брату, чтобы тот убрал эту чертову сигару, в рот ему попал дым.

Майкл стал задыхаться, скорчился, его бросило в жар. Напрасно он пытался распрямить спину и сделать вдох. В панике он стал царапать одеяло, в то время как где-то глубоко внутри огненные обручи все сильнее и сильнее сжимали легкие. Ну, не ирония ли судьбы? Вернуться живым после стольких лет войны, чтобы умереть в постели, в городе, о котором ему хотелось забыть, да еще на глазах у брата, в общем-то чужого ему человека…

Вдруг Майкл почувствовал, как чьи-то сильные руки подняли его, беспомощного, и усадили на кровати. Кто-то успокаивал его, снова и снова протирал ему лицо и шею влажной тканью. Это было приятно. Внутри больше не жгло, дым улетучился.

Вместе со спазмом постепенно уходил страх. Легкие больше не сжимали огненные обручи, и в них понемногу стал проникать воздух. Держа руки на коленях, Майкл сделал выдох. Потом вдох. Глубже. Еще глубже. Темнота отступила, и Майкл понял, что опасность миновала, не испытав при этом особой радости, только удивление.

Это был первый приступ астмы у Майкла с тех пор, как умерла Кэролайн. Самый тяжелый, едва не стоивший ему жизни, Майкл перенес после смерти матери. С мрачным юмором он подумал о том, что женщины для него смертельно опасны.

Кэтрин. При мысли о ней его легкие снова сжались. Но сейчас он уже контролировал ситуацию и способен был предотвратить приступ.

Наконец дыхание нормализовалось, и Майкл открыл глаза. Его гнев почти прошел, и теперь Майкл напоминал выжатый лимон, хотя чувствовал себя более или менее нормально.

Через открытое окно в комнату шел свежий воздух. Рядом сидел брат, бледный от напряжения.

— Выпей! — Он буквально вложил в руку Майкла стакан.

Майкл с жадностью выпил. Or холодной воды горький привкус сигарного дыма во рту исчез окончательно.