Расколотое небо

— Валерик спит, дверь я не закрываю, пока в кино буду. Если придешь раньше меня, перенеси его в кроватку — он опять уснул на твоей, сказал, что будет ждать папу. Все. Бегу! Целую!

В трубке щелкнуло, и в комнате установилась тишина. «Действительно, права она — дома, как гость: несколько часов ночью, а если спланированы ночные полеты, то и ночью семья без мужа и отца. Ну ничего, скоро будет полегче — окончим переучивание, молодые замполиты эскадрилий опыт приобрели — на них теперь много возложить можно».

Только тщетно тешил себя замполит Северин надеждами на то, что его служба будет полегче. Не успел полк окончить программу переучивания, как уже пришла телеграмма о подготовке к учению, за ней — другая — об итоговой проверке, а там не за горами и отчеты в партийных организациях, а за ними — выборы в комсомоле. Не было и не будет у замполита ни свободного вечера, ни выходного дня, чтобы он мог побыть с семьей, побродить в воскресенье по лесу с сыновьями и женой, порыбачить ранним утром на той дальней степной речушке, где царствует тишина, о которой он давно мечтает. Не будет у него ни тишины, ни рыбалки, а будет — денно и нощно — люди, с заботами и тревогами, радостью и горем, просьбами и советами. Люди будут идти к нему и в штаб, и на стоянку, и даже домой, в короткие минуты перед сном, когда он, включив приемник, слушает последние известия…

Часть третья

Быть человеком — это значит чувствовать, что ты за все в ответе.
Антуан де Сект-Экзюпери

Глава первая

1

До начала открытого партийного собрания эскадрильи Пургина оставалось более получаса, а ленинская комната была полна людей — бюро пригласило беспартийных офицеров и прапорщиков.

Васеев нетерпеливо ждал появления Северина. Это было первое открытое партийное собрание в его секретарской должности, которую ему доверили, когда секретарь партбюро, а им был заместитель командира эскадрильи, с повышением уехал в другую часть.

Горегляд и Северин, встреченные у подъезда Выставкиным и Бутом, вошли в ленкомнату и поздоровались. Говор в комнате постепенно стих.

— Пора за красную скатерть, товарищ секретарь, — негромко произнес Северин.

Васеев поднялся, подошел к столу, окинул взглядом собравшихся и объявил о начале собрания.

Президиум коммунисты избрали единогласно, и к Васееву присоединились Горегляд, Северин и Муромян.

Выступал Северин. И каждый мысленно представлял себе незримую, прочерченную в воздухе границу, за которую он в ответе перед всем народом. Об этом и говорил Северин, вглядываясь в лица своих товарищей, стараясь донести до каждого личную, непосредственную ответственность за нашу границу.

— Как же можно говорить о завершении переучивания и испытаний, о подготовке к учению и заступлению на боевое дежурство, когда некоторые машины оказались до сегодняшнего дня непристреляпными? Кто виноват? Коммунист Выдрин и офицер Мажуга. Кстати, о товарище Мажуге. Он здесь присутствует. У него провалы и в работе, и в поведении. Очередная выпивка в городе, снова комендатура. Неужели коллектив эскадрильи не может помочь своему товарищу, спросить с него?!

— Какая ему помощь нужна? — не выдержал Муромян. — Совесть Мажуга потерял!

— Помощь? Ремнем пониже поясницы!

— Зальет глаза — к самолету боязно подпускать!

Реплики раздавались одна за другой, и Васеев на какое-то время растерялся — мешают докладчику. Но тот молчит, улыбается. Может, радуется тому, что попал в цель?

Северин дождался тишины и продолжал:

— Медленно идет ввод в строй молодых летчиков. Зачастую страдает планирование: топчемся на месте, повторяем одни и те же упражнения. Партийное собрание не может снять ответственности с коммунистов. В этом есть вина и наша — полковых руководителей.

Выступая, Юрий Михайлович изредка поглядывал в сторону Горегляда. Казалось, что полковник не имеет никакого отношения к тому, о чем говорил замполит. Глаза полузакрыты, тяжелые веки опущены, морщины на лбу выровнялись. Но вот лицо передернулось: услышал о полковых руководителях; глаза — нараспашку, густые брови сошлись к переносице. Наверное, подумал, стоило ли на открытом собрании эскадрильи говорить об упущениях руководства полка. Другое дело, если бы полковое собрание…

Горегляд и впрямь подумал об этом. И о том, что теперь выступать надо. Тут еще Мажуга рядом — с ним надо поговорить…

Первым попросил слова инженер эскадрильи Выдрин. Геннадий мельком взглянул на замполита: Северин, слегка наклонив голову, что-то писал в тетради. Лицо его, как всегда, было сосредоточенным и задумчивым. Васеев даже почувствовал себя увереннее, словно завидное спокойствие Северина передалось ему.