Расколотое небо

Горегляд обладал удивительной работоспособностью. Случалось, он работал по восемнадцать часов в сутки. Иногда сомнения овладевали им: так ли делается главное дело? Может, есть лучший путь? Он мучил себя поисками этого незримого пути, размышлениями о скрытых возможностях, которые позволили бы решать главные задачи полка быстрее и лучше. Горегляд постоянно вникал во все большие и малые дела. И делал это не потому, что не доверял другим, а лишь потому, что хотел в полной мере использовать весь свой богатый опыт, который он накопил по крохам с тех пор, когда в числе первых переучился с обычных винтомоторных «лавочкиных» на реактивные «миги». Он сам комплектовал группы инженеров и техников, направлявшихся на завод, где строили новые истребители, инструктировал летчиков, которые уезжали на переподготовку, внимательно следил за каждым полетом.

Почувствовав, как окрепли руководители полка, особенно замполит Северин, инженер Черный, командиры эскадрилий Пургин и Редников, Степан Тарасович стал все чаще доверять им решать свои дела самостоятельно, проявлять инициативу, настойчивость, характер. «За широкой командирской спиной весь век не схоронишься», — посмеивался Горегляд. Он никому не уступил, хотя просили многие, своего права первым взлетать на новом истребителе. Сделал два полета над аэродромом, позвал Северина. Объяснил особенности поведения машины на взлете и посадке, помог усесться, проверил включение тумблеров, закрыл кабину и приветливо махнул рукой: «Давай, комиссар, повнимательнее! Высоко не выравнивай — иди на оборотиках…»

Оба, и командир и замполит, летали с каким-то особым увлечением, словно курсанты-первогодки. Поднимались чуть свет, с аэродрома уходили в темноте. Раньше других, досрочно закончили первый этап переучивания и вернулись в Сосновый — учить летчиков. В самые сжатые сроки. А теперь Махов и их предлагает сократить…

Сердито насупившись, Горегляд встал, насвистывая, прошел вдоль столов с множеством пультов. Все ли учтено? Может, на самом деле есть еще какая-то возможность ужаться?

Спускаясь по крутой винтовой лестнице СКП, Горегляд твердо решил: «Идем правильно, на том стоять будем!» Вышел, огляделся, увидел идущих к СКП Махова и Брызгалина и снова почувствовал, как мгновенно испортилось настроение.

3

Ко всем прибывающим в полк командированным Горегляд относился двояко. Обычных контролеров старался побыстрее сплавить заместителям, если приезжал думающий, опытный офицер, у которого есть чему поучиться, сам водил его по стоянкам самолетов, знакомил с людьми, с гордостью показывал учебную базу и казарму, подробно рассказывал о полковых делах, записывал советы и рекомендации.

Увидев Махова, Горегляд приложил руку к околышу фуражки и сдержанно доложил:

— Товарищ полковник! Полк занимается по распорядку дня!

— Здравствуй, здравствуй, Степан Тарасович! Не берут тебя годы. Только вот седины многовато.

— Ровно столько, сколько посадок при ночном минимуме погоды, — сердито отозвался Горегляд.

Махов похлопал Горегляда по широкой спине и протянул раскрытую, в красивой целлофановой обертке пачку сигарет.

— «Филипп Морис». Бери, не стесняйся.

Горегляд достал из куртки помятую пачку «Орбиты», вынул сигарету и прикурил от собственной зажигалки.

— С какими, разрешите узнать, товарищ полковник, целями прибыли в полк?

— Ты уж так, Степан Тарасович, официально, будто с инспектором дело имеешь. Мы же с тобой не первый год вместе работаем. Не первый! Может, сначала пообедаем?

— Можно и пообедать, — согласился Горегляд и жестом пригласил гостя в кабину газика.

Полковник Махов Горегляду был обязан жизнью. Это случилось много лет назад, но не забывалось. Вылетели вместе: самолет капитана Горегляда служил целью, капитан Махов должен был перехватить его в ночных облаках. Удалившись от аэродрома на значительное расстояние, Горегляд почему-то перестал слышать Махова. Запросил по радио — ни звука. Штурман наведения сказал, что тоже не слышит и не видит. Экран — сплошное молоко, то ли помехи, то ли какое-то возмущение ионосферы. Что делать? Внизу толстый пирог облачности. Вокруг — ни зги, темнота — хоть глаз коли. Иголку в стоге сена легче найти. Пробил облачность вверх и ходил галсами, пока был запас топлива. Когда керосина осталось на обратный путь, стал разворачиваться и тут словно подтолкнул кто-то: посмотри влево. Взглянул — бортовые огни, зеленый и красный. Глазам не поверил. Подошел ближе, закричал от радости, уловив в темноте знакомые контуры самолета. Вышел вперед, помигал бортовыми огнями, пристроил к себе, привел на аэродром. Оказалось, на самолете Махова вышел из строя энергоузел, не работали ни радиостанция, ни компас…

По аэродрому ехали молча: рев опробуемого техниками двигателя заглушал голоса. Выехав на асфальтированную дорогу, Махов оживился и, полуобернувшись, покачал головой: